Печку топили зимой, чтобы сварить и согреться,
И за водой далеко ходили пешком.
А за дорогой, где я не была ни разу,
Чудился замок, в котором принцесса жила.
(Там оказалась типичная маслосырбаза.
Я заходила туда по каким-то делам.)
Кажется, в детстве было сплошное лето.
Кошки облезлые бегают во дворе.
Помню, как папка котят утопил в туалете,
Я их достала и мыла в помойном ведре.
А в это ведро я выливала водку —
Детский протест во имя родного отца…
Всё понапрасну… Вот я, чёрная, сбоку,
А это – мама‑вдова, от слёз не видно лица.
Свет изнутри, природа его неизвестна.
Свет впереди – из тьмы и проблесков детства.
«Я люблю этот шум последнего зимнего ветра…»
Я люблю этот шум последнего зимнего ветра,
Он из глуби небес вырывает младенца-весну.
Пусть она пролетит в темноте заплутавшей кометой
И успеет в глаза возвышающим светом блеснуть.
Я глотну этот всполох и вновь зашагаю в осень
По обугленным листьям и непроходимым снегам,
Разгребая дорогу нездешней мечтою, как тростью,
Этот свет сохраню и обратно небу отдам.
Картаней (бабушка)
Домик холодный, сохнут растения,
Ветер во все щели.
Стол деревянный, брусчатые стены —
Всё в этом доме священно.
Дом этот очень похож на бабусю,
Старенькую картаней.
Я не могу без смущенья и грусти
Даже подумать о ней.
Вечно в работе, вечно в движенье
Сердце, как старая печка.
Длинная жизнь с народным сюжетом —
Плодоносящая вечность.
Хлеб ароматный на доли разрежем,
Вспомним фамилию, имя и отчество.
Знаю, простишь ты и внучку заезжую
За непростительное одиночество.
Хочешь – надену татарское платье,
Выброшу курево, джинсы, рубаху…
Бабушка, милая, что же ты плачешь? —
Лучше молись за меня Аллаху!
Лишняя
Оглохнуть, ослепнуть, сжаться,
Вслепую бежать с полверсты —
Всего и дел, что сорваться
С какой-нибудь высоты.
Я – лишняя, я – чужая,
Глаза лишь мозолю я.
И всюду меня ругают,
И всюду меня бранят!
Но я не могу по-другому,
Мне трудно среди людей! —
Набейте меня соломой,
Поставьте меня в музей!
«Птицу в руках держала…»
Птицу в руках держала —
Спелую, белую!
Знала,
Ей в небе дом, и надо бы отпустить.
Милость – не видеть со стороны,
Что же я делаю.
Густо растут на берегу кусты.
Чувство моё! Улетай,
Но оставь хоть следышек,
Чтобы дышать,
Чтобы было с чем дальше жить.
Счастлив парящий,
Ползучих смертей не ведающий.
В юных высотах ему навсегда кружить!
«Пенициллином и манной кашкой…»
Пенициллином и манной кашкой,
Скомканным носовым платочком —
Ребёночек пахнет ночной рубашкой,
Мокрой яблонькой в белых цветочках.
В больнице не было одеяла,
В мае уже не топили трубы,
И я ребёночка согревала
Махровым халатом и тёплой грудью.
За окнами бился и злился ливень,
Стёкла зубами стучали громко,
И не было никого счастливей
Меня и моего ребёнка.
«Ты спишь, моя радость…»
Ты спишь, моя радость,
В подушку уткнувши нос.
Тебе посылаю
Я стаю
Смешных стрекоз.
Пускай полетают
И крыльями пошебуршат,
Стрекочут, лопочут,
Касаются и смешат…
В загадочных сферах
Их водянистых глаз
Немыслимо вверх
Увидишь открытый лаз.
Там в мягких берёзах
Округлый есть водоём.
Мы тоже стрекозы —
И солнечно нам вдвоём!
«Не бойся меня, клоуна с улыбкой Джульетты Мазины…»
Не бойся меня, клоуна с улыбкой Джульетты Мазины.
Я знаю, что ты – одинокий волк и только сам свой.
Мы вернёмся из разных важных дел, встретимся у магазина,
Купим чего-нибудь к ужину и вместе пойдём домой.
Я – ненадолго, меня так мало осталось!..
Красная песня моя, моих наваждений дым!
Я не позволю тебе увидеть моё разрушенье, мою старость.
Последний выплеск света, и останешься вновь своим
Женщинам или мечтам о них.
Первая любовь
Молодость. Осень. День – среда,
У него в квартире кончилась вода.
И я несла ему эту воду,
Гордая, словно несу свободу.