За Николаем Федоровским пришли ночью в конце октября. Он был уже морально готов, поскольку знал о волне арестов, и темный кожаный саквояж с бельем и другой мелочью, столь нужной в тюрьме, стоял наготове в прихожей. Арест прошел буднично, если не учитывать столь позднее время. Скорые сборы и прощание с дочерью и женой уместились в несколько минут. Через час состоялся первый допрос, на котором молодой следователь с красноречивой фамилией Хват вкрадчиво сообщил Федоровскому, что заговор, который они готовили с группой геологов, раскрыт, а их лидер Мушкетов во всем сознался. Вышагивая мимо сидящего у стола Федоровского, следователь методично излагал свою версию страшного преступления и то, что арестованный должен отвечать на вопросы честно и понести заслуженное наказание за измену.

Хват, молодой еще человек, явно с окраин полыхавшей после революционных событий империи, с болезненными от недосыпа и пьянства глазами, явно гордился собой: малообразованный еще вчера пацан из трущоб задавал академику, как ему казалось, умно поставленные вопросы:

− Гражданин Федоровский, вы не отрицаете того, что, выезжая в зарубежные поездки, на так называемые конгрессы, имели связь с представителями других стран?

− Не отрицаю. Общение и полемика – суть научной дискуссии.

− О чем вы говорили с зарубежными учеными, поступали ли от них предложения о сотрудничестве?

− Говорили о науке, а сотрудничество ограничивалось только лишь предложениями об обмене результатами исследований в порядке обсуждения.

− Обмен? То есть вы предлагали предоставлять информацию о состоянии дел в СССР?

− Нет, обмен научными результатами, диалог и полемика, не более того. Диалог − это один из вариантов поиска научной истины, гражданин следователь. Никакой запрещенной или закрытой информации я не предоставлял зарубежным коллегам.

− Странно. А вот ваш коллега Мушкетов уже все нам рассказал о том, что, будучи в Кейптауне, вы вовлекли его в группу с участием английского профессора Бреди, чтобы навредить отечественной геологии и пустить поиски алмазов в СССР по ложному пути.

− Извините, но это бред. Алмазы не могут появляться по чьей-либо прихоти. У природы свои объективные законы.

− Не сметь хамить! У нас есть добытые на допросах факты о твоей, гнида, вражеской деятельности!

Арест главного наставника ленинградских геологов-алмазников Дмитрия Мушкетова, а затем и Николая Федоровского заранее определил результаты и основные выводы Всесоюзного совещания. Высказаться в поддержку африканской кимберлитовой теории никто не решился, и с трибуны звучали бодрые доклады об успехах отечественной геологии, о перспективах открытия алмазных месторождений на Урале, здравицы в адрес великого Сталина и родной коммунистической партии большевиков.

Арест Мушкетова и Федоровского оказался удобным для тех, кто перевел важную производственную и научную проблему в плоскость классовой борьбы. Оба ученых закончили университет и успели послужить науке до революции. Федоровский и Мушкетов были известны в научном мире, периодически выезжали за рубеж для участия в научных конференциях и конгрессах, где играли заметную роль. Этого всего было уже достаточно, чтобы видеть в них вероятных противников развития страны, людей, вынашивающих планы навредить и ослабить ее. Особенно выделялся, конечно, Мушкетов, как профессор-геолог из яркой династии и семьи горных инженеров прежней России, отметившийся на высоких должностях. Не преминули напомнить Мушкетову и о том, что его маменька Екатерина Павловна, в девичестве Иосса, происходила из известнейшей в Петербурге семьи потомственных горных инженеров из обрусевших немцев.