– Что с вами, Костобоков, подавились? – раздраженно спросил Болдырь.

– Все в порядке, Иван Иванович… – прохрипел Вадим.

После заседания Вадим, уже вполне совладавший с собой, нагнал в дверях майора Исхакова.

– Салманыч, что это за крыса такая у тебя завелась? – спросил он как можно спокойнее и развязнее.

По неписаным законам перехватывать негласных помощников милиции, добровольных агентов-доносителей, было делом последним, поэтому Исхаков немного обиделся:

– Слушай, дарагой. Сам растил, сам учил, никому не отдам, лучшей агентурой делиться не собираюсь.

– Да нет, Челканушка, ты не так понял. Я хотел спросить, на чем ты его взял, поучиться у тебя желаю, абрек.

– А-а, тогда учись. Первый раз взял его на афере, упаковочная фирма «Пандора», кажется… Потом два раза ловил за сутенерство. Агентство «Сладкая сказка». Короче, «наша сказка – ваш конец». За этим Крысом много чего было – и малолетки, и детская проституция, и наркотиков немножко, сколько успели подкинуть. Так что мотать бы ему срок по полной…

Без мыслей и чувств, Вадим Андреевич трясся в вагоне метро. Зачем жить, ради чего? Он пошарил глазами по серым запертым лицам. Почему люди прячут глаза? Неужели они такие от бедности? Но ведь самое дорогое в жизни дается даром! Он вспомнил, как в его родной полунищей Кемже незнакомцу спешили заглянуть в лицо, поздороваться, так учили и его. «Проходящих-то, их Господь посылает: поди спытай, говорит, как они в урочный час Ангела Пресветлого встретят. Со всяким, внучок, здороваться надь…» И бабушка гладила его по голове «для памяти». Придавленные долгой зимой, пристылые, как формованные пельмени, люди в метро уже давно не ждали добрых ангелов.

Сверив адрес институтского общежития, Вадим зашагал через пустырь к приземистому бараку о двух этажах. Чтобы не сойти с ума в этот вечер, он решил продолжить свое безнадежное расследование.

Общежитие готовили на снос, но кто-то еще обитал в его выстуженных руинах. Выбитые окна были заткнуты подушками, кое-где светились лампы. В закутке коменданта желтели списки прошлого года, и Вадим быстро нашел фамилию Реченко. Вместе с ним значились еще несколько студентов. Льва среди них не было.

Несколько минут он барабанил по фанерной двери, пока с нее не посыпалась белая вспузырившаяся краска. Похоже, косяк пытались рубить. Зарубка в виде буквы «Т» была глубокой и свежей, словно рубили небольшим топориком-секирой.

Из дальнего конца коридора выкатился толстяк, заросший до бровей рыжей бородищей. Он был далеко не студенческого возраста, но держался вполне по-хозяйски. Почесывая голый живот, вернее, торчащую из-под красной майки желтоватую тыкву, как у божков-бодхисатв из крашеного гипса, он безмолвно взирал на усилия следователя.

– Кого ищем, батя? – наконец выронил золотое слово лохматый мужик.

– Да хоть одну живую душу, – пробормотал вспотевший следователь. – Похоже, у вас тут Мамай войной прошел. Люди-то где?

Мужик крякнул неопределенно и развел руками. Вадим показал ему удостоверение:

– Вы помните Юрия Реченко? Он жил в этой комнате…

– А… Ментяра, что ли? – Разочарованный собеседник развернулся и, шаркая стоптанными шлепанцами, поспешил обратно в свой медвежий угол.

«Там, на Ямайке, где красныя майки», – тянул он неотвязную песню.

Но, раздумав, с полпути вернулся резвой рысцой:

– Помню ли я Маленького принца? Да я как сына его любил. Золотая голова. Рожден Сократом! Только он… фьюить – и на звездочку, очарованный странник!

– А сосед его где? Тоже на звездочке?

– Нет, Филиппинец изредка заходит, тут у него цветочки, оранжерея даже… Только он тоже малость помешан.