Гриша замешкался, явно не зная, как поступить: ослушаться врача и нарваться на скандал из-за странной девчонки или спокойно покинуть больницу и потом всю жизнь корить себя за оставление человека в трудной ситуации.
Тем временем Максим Анатольевич осторожно отодвинул нижнее веко Катиного глаза.
– И часто у тебя случаются обмороки? – спросил он у пациентки.
На лице девочки отразилось мучительное раздумье. Она поморщила лоб, словно пытаясь что-то вспомнить. Но все равно отрицательно мотнула головой. Признаться честно, Катя не знала, были ли у неё обмороки раньше.
– Были, были, – немедленно встрял Гриша, – у сестренки с детства… как её… вегето-сосудистая дистанция.
Катя укоризненно посмотрела на мальчишку и… быстро закивала головой. Что-то внутри неё подсказывало, что нужно доверять новому знакомому, что, несмотря на чудаковатый вид, Гриша знает о девочке больше, чем она сама.
– Дистония, – невольно поправил юношу доктор и, встрепенувшись, раздраженно крикнул, – вы ещё здесь?! Оленька, проводите этого гражданина в приемное отделение!
Молоденькая медсестра подскочила к Грише и, бормоча какие-то проклятия, стала подталкивать парня к выходу. Тот растопырил длинные, как веревки, руки и уперся в дверные косяки.
– И все-таки я требую позволить мне поговорить с сестрой! – срывающимся на фальцет голосом выпалил Гриша.
– Совсем с ума сошел? Сказано тебе русским языком – приходи позже! – бубнила Оленька, толкая парня в спину. – Все, мне это надоело. Я вызываю охрану!
Юноша убрал руки с косяка, и парочка вывалилась в коридор. Гриша мгновенно изменился в лице: на нем светилась вежливая виноватая улыбочка. Фигура, до сих пор осанистая и нетерпеливо вздрагивающая перед любым поводом к приключению, осела под нависшей над ней угрозой скандала, и Гриша, ссутулившись, быстрым шагом пошел прочь.
Оленька довольно потерла руки и вернулась к стойке с капельницей. Через минуту игла была воткнута в вену. Капающее лекарство наполняло тело новой усталостью. Голоса снова стали далекими, и Катерина погрузилась в сон.
****
Отдохнув, Катя почувствовала прилив сил. После обеда к девочке снова зашел Максим Анатольевич и спросил адрес и имена родителей. Катя сделала отчаянную попытку вспомнить, но безуспешно.
– Ясно, – доктор сделал запись в карточке.
День пролетел незаметно. Школьнице сделали несколько процедур. На вопрос доктора, удалось ли связаться с родителями девочки, Оленька ответила, что в справочной службе не могут установить личность пациентки. Оказалось, что в базе данных нет гражданки с именем Екатерины Вязовой. Её так называемый «старший брат», чью фамилию работники приняли за главный ориентир, больше не появлялся.
– Ну что ж, подождем до завтра, – вздохнул Максим Анатольевич, держа в руках медицинскую карту, на обложке которой было написано всего одно слово – «Екатерина», – если никто из родственников не объявится, придется обращаться в полицию, – доктор вышел в коридор.
– Всем спокойной ночи! – ослепительно улыбнулась Оленька и тоже вышла из палаты, толкая перед собой тележку с баночками-скляночками.
****
Катя вздрогнула. Что, уже ночь? Сколько же сейчас времени? Какое сегодня число? И год?
Эти вопросы не давали пациентке покоя. Конечно, можно было спросить у соседей по палате, но будить людей посреди ночи только, чтобы узнать, который час, просто глупо! Подумают, что она не просто больная, а действительно больная – на всю голову!
Катя обвела взглядом темную палату. Одиноко светивший на улице фонарь бросал на свежевымытый линолеум полоску холодного света. Где-то в углу сопел перебинтованный малыш, а на койке рядом, переворачиваюсь то на один бок, то на другой, беспокойно храпела полная женщина – наверное, его мама.