Федор Васильевич опустил подбородок на сцепленные пальцы, внимательно слушая Катю.

– Я, конечно, понимаю, нет ничего дороже человеческой жизни, – продолжала девочка, – но всему должен быть предел! Я не помню не своего имени, ни возраста, ни адреса. Я не могу вернуться домой, а телефоны родителей не отвечают. Я не знаю, что мне делать.

Красное лицо старика смягчилось от сострадания.

– Я думаю, оказавшись вы на моем месте, – Катя понизила голос, заметив перемену, – все бы ваши решения тоже бы свелись к одному отчаянному поступку. Безумному, опасному поступку, который маячит вдали проблеском надежды и дразнит вас. И вы бежите за ним, как маленькая собачонка за летящей палкой.

Пенсионер почувствовал себя буридановым ослом, оказавшимся между двумя стогами сена. С одной стороны, он не хотел подвергать детей опасности. С другой стороны, искренне желал помочь бедной девочке.

Для прозорливых Катиных глаз не осталась незамеченной эта внутренняя борьба. Девочка поняла, что близка к цели и бросила в ход припрятанный козырь. В доме школьница увидела много флигелей. Ими были забиты все углы. Они толкались острыми краями на полках, прятались под журнальными столиками и белели грубо обрубленными боками в черных недрах открытой настежь кладовой. Некоторые из них были тщательно отполированы и даже покрашены, но большинство так и оставались недоделанными. Создавалось впечатление, что Федор Васильевич брался за одно изделие, но оно ему быстро надоедало, и он переходил к другому.

– И разве это не здорово – посетить другой мир, прикоснуться к его чудесам и проникнуться его атмосферой?! Неужели вам самому никогда не хотелось ненадолго оставить повседневную жизнь и ринуться навстречу новому и неизведанному?

Сопротивление было сломлено. Катя угадала самую заветную мечту медиума. Федору Васильевичу, в молодости постоянно окруженному людьми, претила тихая и однообразная жизнь пенсионера. Некогда любимое занятие, вырезать из фанеры флигеля, уже не доставляла старику прежнего удовольствия, и он грезил о захватывающих приключениях.

– Ладно, так уж и быть, – выдохнул старик, – но я отправлюсь вместе с вами.

– Как пожелаете, Федор Васильевич, – довольная своей искусной словесной игрой, кивнула Катя.

– Можно просто Василич. Так меня звали все мои клиенты.

Багровый диск солнца медленно оседал на землю, бросая косые желто-красные лучи на чистое небо. Теплый вечерний ветер гладил ростки молодой пшеницы, отчего по зеленым коврам неспешно расходились длинные волны. По узкой песчаной тропинке гуськом шли трое. При взгляде на них можно подумать, что они переезжают, но только грузовик, в котором придется везти вещи, не смог подъехать к дому и остановился на границе проходимости, отмеченной пшеничными полями. Впереди, согнувшись в три погибели, под тяжестью огромного зеркала тащился долговязый рыжий парень в кепке козырьком назад. За ним, поддерживая другой край зеркала, шла девочка с большим рюкзаком. Замыкал колонну толстый пожилой человек в светлом летнем костюме и темной шляпе, из-под которой над ушами и на затылке выбивались сохранившиеся седые волосы. Старик нес в руках груду из потертых книг, восковых свечей, хрустального шара, металлических рамок и других вещей, названия которых известны только в узких кругах.

Старое зеркало с каждым шагом казалось все тяжелее и тяжелее. Чтобы отвлечься от своей ноши, Гриша сделал усилие, высунулся из-под зеркала и пропыхтел своим спутникам.

– Что же мы все молчим? Словно не в другой мир идем, а банк собрались грабить! Вот вы, например, Федор Васильевич, расскажите, как вы стали экстрасенсом?