– Еще по одной.

Невозмутимая Матильда ставит перед нами очередные две пинты темного. Мы пьем уже по третьей. Огни бара начинают плясать у меня перед глазами, веки тяжелеют. Еще не поздно, всего пять часов, но это всегда заканчивается именно так – все бранчи в Максовой семье. Это прямо настоящая традиция – не сам бранч, а самоистязание, которому мы предаемся после. Макс напивается, чтобы забыть о семье – читай: папаше, – которая не одобряет его выбор карьеры, друзей, манеру одеваться, музыку, стрижку – всю его жизнь, в общем. А я сопровождаю его, потому что настоящая подруга не бросит лучшего друга напиваться в одиночку. А еще потому, что невыносимо видеть, как кто-нибудь насмехается над человеком, которого ты любишь, весь день, не имея возможности возразить. Я легонько пихаю его в бок.

– Все прошло не так уж ужасно.

Он бросает на меня помутневший взгляд поверх кружки и делает глоток. Пена застревает в жесткой щетине у него над верхней губой. Я не отстаю:

– Он даже ничего не сказал про мои яйцеклетки.

– Я заметил, я прямо разочарован. Мне не удалось поговорить о моей простате.

– Это могло бы привести к жуткой ссоре.

– Почему, ты думаешь, я тебе это предложил?

– Альтруизм?

– Ты меня отлично знаешь, красотка.

– О да.

Максу нравится строить из себя балованного сыночка, хотя в глубине души он на самом деле хороший парень. Он не любит в этом признаваться, это, по его мнению, признак слабости. Ну, мне так кажется. И это обнажило бы его мягкость, контрастирующую с образом сурового мужика с каменным сердцем.

– Знаешь, в какой-то степени я тебя понимаю, чего ты туда ходишь, семья обязывает и все такое. Но я не понимаю, почему тебя это до сих пор так волнует.

Он отвечает со скорбным видом:

– А тебя бы не волновало, если бы твой отец считал тебя неудачницей? Или, что еще ужаснее, даже не пытался бы понять, что его представления о провале могут отличаться от твоих?

– Конечно. Но я, по крайней мере, не ненавижу своего отца.

– Верно, но это потому, что твой отец – настоящий мужик.

И мы смеемся над пивной пеной. Мой отец и Макс живут в романтических отношениях, не имеющих себе равных в истории бромансов, сплетенных благодаря любви к рыбалке, команде «Патриоты Новой Англии», барбекю Луи-Франсуа Маркотта и, несомненно, ко мне. Папа постоянно мне повторяет, что был бы на седьмом небе от счастья, если бы я наконец поняла, что Макс – любовь всей моей жизни. А я пытаюсь ему объяснить, что таким образом я защищаю их дружбу. На самом деле, отказываясь быть девушкой Макса, я избегаю риска остаться с разбитым сердцем. Никакая победа «Патриотов Новой Англии» или улов радужной форели циклопических размеров не смогут заставить моего отца простить нанесенную мне обиду.

– Мой отец – реально настоящий мужик.

– И это правда, конечно. А уж коли он породил такую девушку, как ты, – вообще нет ни малейших сомнений.

Мы встречаемся глазами и не можем их отвести. У него на удивление ясный взгляд, несмотря на то что он уже слегка пьян. Я вижу, как золотые искорки сверкают в зеленой глубине его глаз, и сегодня вечером мне вдруг кажется, что они блестят немного иначе, чем обычно. Странное тепло разливается по моей коже, забирается в желудок, мышцы, затопляет все тело. Горячее ощущение, но другое. Я обычно не чувствую этого, когда смотрю на Макса. Наверное, это было всегда, в глубине, но обычно мне удавалось сконцентрироваться на чем-нибудь и забыть об этих ощущениях. У меня же многолетний опыт.

– Ты тоже чувствуешь, да?

Он шепчет это совсем тихо, так тихо, что непонятно вообще, как я это слышу.

– Чувствую?