Алла прилежно постаралась повторить обе полоски и на втором глазу. Вышло, как у Чарли Чаплина. Обрисованные черным глаза стали больше и выразительнее, но совсем не европейского разреза.

Можно, конечно, потренироваться и сделать полоски разной ширины. Не обязательно такие толстые. Уголь немного припачкал нижние веки, осыпаясь сверху и Алла стала выглядеть, как шарманщик на углу их улицы. Тот тоже копировал Чарли Чаплина, наверное.

Алла покрутила зеркальце, приближая и удаляя его, пытаясь увидеть оба глаза вместе. Наконец, ей удалось увидеть общую картину. Да уж, чересчур театральное лицо получается.

Мама Аллы пела иногда в опере, когда начала учиться в консерватории и Алла пару раз наблюдала, как наносят грим артисты перед спектаклем. И тут она вспомнила, что в маминой коробочке из-под леденцов есть маленький театральный карандашик с серебряной шапочкой. Алла побежала в мамину комнату и быстро нашла в шифоньере металлическую круглую коробочку. Карандаш был там, ура!

Ну, теперь совсем другое дело! Этим карандашом линии получаются гораздо тоньше! Алла тщательно обтерла оба глаза мокрым носовым платком и стала снова рисовать две полоски на веках. Полоски получились вполне даже приличные. Но глаз перестал казаться большим. Он стал просто круглее. А щеки – еще объемнее.

Быстро нарисовав второй глаз, Алла побежала вновь в мамину комнату, где на внутренней створке шкафа было зеркало побольше. Разглядывая свое лицо при неярком свете электрической лампочки, Алла поняла, что даже обрисованные со всех сторон, ее глаза остаются очень небольшими на довольно щекастом лице. Интересно, откуда такие щеки, если на мне можно увидеть каждое ребро, а живот прилип к позвоночнику? – подумала Алла.

Карандаш все ещё был в руке и Алла вдруг решила провести ещё одну черточку, от угла глаза к виску. Как у египетских богинь. Эффект был неожиданно сильным!

Глаз почти удвоился в длину и будто замерцал изнутри. Добавив черточку и ко второму глазу, Алла с удивлением смотрела на свое отражение.

В зеркале отражалась юная брюнетка с пышными волосами и таинственно мерцающими, глубокими глазами! А эти несносные щеки будто исчезли! Ну, почти…

– Ого! Надо маме показать! Пока смывать не буду. – решила Алла и отправилась в свою комнату, ждать маму. Вновь села за стол, без конца рассматривая в деталях свои нарисованные глаза в маленькое зеркальце.

Потом энтузиазм ее понемногу стал стихать и Алла стала смотреть, как за окном вечер превращается в ночь. Как включаются окна в соседних домах. У кого-то свеча дает неровный, мятущийся по стенам свет, где-то ровно, хоть и неярко горит электрическая лампа. Алла рассматривала картину наступающей ночи, ощущая, как тяжелеют ее веки.

Потихоньку голова ее клонилась все ниже и ниже, пока не легла на скрещённые на столе руки. Алла спала.

Ей опять снился все тот же повторяющийся сон. Она стоит, вцепившись побелевшими костяшками пальцев в поручни на верхней палубе парохода среди сотен других людей и смотрит, как все меньше и меньше становится фигура отца, стоящего с поднятой рукой среди огромной толпы провожающих. Толпа на пирсе начинает расходиться, растворяться и остается только одна фигура с поднятой рукой.

У Али, держащейся рукой за холодные металлические поручни, все лицо залито слезами. Слезы текут непрерывно, но она молчит. Только неистово машет одной рукой удаляющемуся так быстро отцу, будто зовя его к себе.

***

Тамара на цыпочках вошла в комнату дочери, увидела, что она спит, сидя за столом, и нежно окликнула ее:

– Доча, я пришла, просыпайся, пойдем, перекусим.