Алина Наташа Доманская
«Высшие силы меня не оставят и обязательно пошлют мне наНовый Год увлекательную юную шлюху». Эдуард Лимонов.
Пролог
У него никогда не было скверной привычки топить грусть в алкоголе. Да и за последние годы грусти особой он не испытывал. Разве что так можно было назвать сквозную дыру в его животе. Будто кто-то выстрелил в тело из дробовика, а потом вернул мужчину к жизни, оставив отверстие на память. И сейчас, спустя почти пятнадцать лет, как это произошло, не в силах больше терпеть адскую боль, он собирался допить виски и, возможно, даже снять кого-нибудь подходящего в баре, чтобы забыть все окончательно.
Окончательно.
«Какое забавное слово», – подумал привлекательный темноглазый мужчина, сидящий за рабочим столом в своей квартире, перекатывая в большом горячем рту кусочек льда.
– Окончательно, – повторил он шепотом. Прозрачный квадратик в такт ударился о его крупные зубы.
Окончательно, все окончательно.
В его жизни никогда больше не будет смысла, потому что пятнадцать лет назад все окончательно изменилось.
На столе перед ним лежала заколка-хлопушка. Красивая, блестящая, со стразами и искусственными жемчужными бусинками, которыми было усыпано все бархатное основание. Ему всегда казалось, что такие аксессуары – свадебный тренд или их уместно использовать только для нарядной прически на выпускной или праздничный вечер. Она же носила «цыганские» заколки каждый день и никогда не ограничивалась одной штукой: щедро украшала ими всю свою кудрявую голову.
Мужчина взял заколку в руку с такой нежностью, словно это была не обычная копеечная безделушка, а самое дорогое на свете сокровище. Крепко зажал в кулак, поднес к губам и, поморщившись, как от головной боли, убрал в ящик стола. Теперь, наученный горьким опытом (и пусть это звучит шаблонно), он хранил заколку дома. Пятнадцать лет. Уже целых пятнадцать лет она кочевала вместе с ним из одной его съемной квартиры в другую.
Пошатываясь, он поднялся, дошагал до выхода, хлопнул дверью, спустился по лестнице и вышел на улицу. Через дорогу от его временного пристанища находился бар. В это время (часы на левой руке показывали без четверти четыре утра) там было немноголюдно. Костлявый, неопрятного вида бармен отчаянно зевал, прихлебывая жидкость из большой кружки, которую он доставал откуда-то из-под стойки. «Кофе», – догадался мужчина, присаживаясь. А вслух произнес:
– Виски. Двойной.
Справа от него на высоком барном стуле скучала белобрысая девица в обтягивающем серебристом платье. Она крутила в правой руке тяжелый стакан с толстыми стенками. Напитка осталось на донышке. Подушечками пальцев левой руки, словно боялась испортить свежий маникюр, девушка нажимала что-то в смартфоне, который лежал перед ней на стойке. Ногти у нее были огромные, глянцевые, заостренные на концах. И мужчине отчаянно захотелось, чтобы она вонзила их ему в спину, заглушая хоть на несколько секунд боль от дыры в животе.
– Простите, – обратился он к блондинке.
– Да, – нехотя оторвалась она от смартфона.
– У меня нет сил и фантазии, – он запнулся, – фантазии, чтобы…
– Пойдемте, – девушка залпом допила свой напиток и, привычным жестом взяв мужчину под руку, кивнула бармену. Тот кивнул в ответ.
Над баром располагались простенькие, как и само заведение, апартаменты, вход в которые был с улицы. Они вышли из помещения, завернули за угол, поднялись по пристроенной к фасаду лестнице и, преодолев закиданный бычками и заплеванный длинный балкон, зашли в одну из комнат. Женщина на ощупь нашла выключатель слева. Зажегся свет, и в хмельном тумане он отчетливо увидел, что незнакомка собирается со скучающим видом, чуть наклонив голову набок, опуститься на колени и использовать рот по своему прямому (и привычному) назначению. Но посетитель не искал удовольствия только для себя. Получал наслаждение от стонов, криков и эмоций, которые испытывала партнерша. И совершенно неважно, кем эта партнерша была: благородной дамой или обычной, не первой свежести проституткой. Поэтому он опустился (возможно, уместнее сказать, что он рухнул) перед ней на колени, задрал платье, стянул сетчатые трусики и стал медленно покрывать поцелуями ее промежность. А после того как девица, раздвинув ноги, опустилась в мягкое кресло, стоящее позади нее, неожиданно (хотя, это было вполне ожидаемо) вспомнил Алину. Поднял голову, не без труда сфокусировав взгляд. Незнакомка сидела с закрытыми глазами, погрузив длинные пальцы ему в волосы, и с усилием тянула голову мужчины к пространству между своих ног. В этот момент в его голове возник вопрос: что происходит с человеком за пятнадцать лет в сырой земле?
После смерти трупное окоченение наступает в промежутке от трех до пяти часов. К концу первых суток этот процесс охватывает уже всю мускулатуру. Примерно через двадцать часов после смерти бактерии добираются уже до печени, и тело начинает разлагаться. Скелетом труп становится через год. Если тело захоронено в сухой почве, то оно может разложиться за семь лет. Во влажной это происходит медленнее – от девяти до двадцати лет. Считается, что через пятнадцать лет можно хоронить нового мертвеца в ту же могилу.
Мужчина усмехнулся, отводя взгляд от совершенно чужой женщины – очередного мертвеца. Интересно, почему он не подумал об этом раньше. Ведь можно найти новую. Такую же, как Алина. И если повезет, то она будет даже на нее похожа. И тогда Натали вернется. Вернется, чтобы сказать, что он должен избавиться и от нее тоже, убить. Ведь в тот раз она пришла именно за этим. И он никак не должен упускать такую возможность встретиться с ней. Встретиться и удержать. Ведь без нее жизнь не имеет никакого смысла. Вот только поиски подходящей девушки могут занять много времени.
Мужчина еще раз посмотрел на развалившуюся в кресле проститутку. Нет, эта совершенно не годилась. Старая, не первой свежести, в вульгарном серебристом платье и чулках, по одному из которых ползла отвратительная стрелка. Ему следует искать дальше. Не спешить. Тщательно все продумать. Впрочем, он настолько привык к постоянному дискомфорту, что уже не торопился, с каким-то садистским удовольствием просыпаясь по утрам и будто чувствуя, как горят огнем края той самой незримой дыры в груди.
И почему он всегда пренебрегал алкоголем?
Пошатываясь, мужчина встал, потерял равновесие, опрокинул стоящий рядом с креслом столик, где сидела девушка, сбив с него безвкусную лампу с рыжим абажуром.
– Сука, – сказал он то ли женщине, то ли лампе. – Какая же сука!
Под недоуменный взгляд проститутки он, собирая своим крупным и в данный момент не самым поворотливым телом все углы, вышел из комнаты, второй раз за эту ночь оглушительно хлопнув дверью.
Часть первая
Глава 1
На земле, пожалуй, не существовало места, где бы ей по-настоящему нравилось, где бы она хотела находиться или хотя бы (такая малость) чувствовала себя защищенной. По крайней мере, она в таком месте за свои тридцать лет еще ни разу не была. В деревенском доме, где с детства жила с родителями, у Насти, конечно, была собственная комната. Но огромное квадратное помещение с небрежно побеленным потолком и стенами с наскоро поклеенными бледно-желтыми обоями в цветочек не шло ни в какое сравнение с убранством принцесс или королев из книжек. Из книжек, которыми до самого потолка был завален стеллаж в той же комнате. Из книжек, которые она листала с утра до вечера и которые иногда выменивала у подруг на какие-нибудь менее необходимые ей девчачьи вещи. В тех сказках, которые Настя любила, не только дома́ были похожи на чудесные теремки, но и почти все мужчины отличались исключительно положительными качествами. Они оберегали и защищали любимых, являя собой образец мужества, силы и, конечно же, доброты.
Например, в подводном царстве, где жила Русалочка, ее отец был настоящим морским царем, которого звали гордо – Тритон, а не Васька, как кликали с улицы ее собственного отца. Белоснежку от смерти дважды спасали отважные, хоть иногда и сварливые, гномы, а в третий раз к жизни ее вернул сердобольный принц. А ради красавицы Белль даже Чудовище стало добрым.
У Насти же никогда не было защитников. В школе мальчишки ее попросту не замечали, братьев не родилось, а отец бесконечно пил и гульбанил все дни и ночи напролет, сколько она себя помнила. И если многие ее подруги в зрелом возрасте с легкостью могли поделиться какими-то забавными случаями, связанными с отцами, то Насте рассказать было нечего. Если только забавным можно считать время, когда отец тащил из дома все хоть сколько-нибудь ценное, что случайно в нем появлялось. Доходило до того, что краска для стен и клей для обоев, которые мать покупала и оставляла в сенях вечером, поутру уже исчезали. Все это отец уносил и выменивал на водку, которой щедро делился порой с первым встречным, составившим ему компанию. К Настиному счастью, он часто исчезал на пару дней, и, к ее же разочарованию, обязательно возвращался и с новой силой напускался на дочь.
Может ли ребенок желать смерти собственному отцу? Девочка считала, что вполне имеет на это право. Мало того, к своему шестнадцатилетию она утвердилась во мнении, что если неприятного человека убрать из окружения не получается, то лучше бы ему умереть, сгинуть, чтобы ей, Насте, было легче. Ведь становилось гораздо проще, когда неприятный человек просто переставал существовать. Отцу она тоже желала сгинуть и каждый день повторяла про себя, как мантру, обращаясь к Богу: «Пожалуйста, пусть он умрет, пожалуйста».
