Три преступления средней тяжести, три правонарушения, которые по составу образуют преступления, и на них выписывают ордер – лицензию на истребление.

Одно тяжкое преступление – и ордер выписывают мгновенно.

Расследуем такие дела и, как правило, приводим судебные постановления в исполнение мы, охотники. Никогда раньше не думала, что стану охотницей. Вместе с вампирским правительством и общинами в каждой стране, в каждом городе мы создали свои штабы истребителей. Сами алии, конечно, нас не жалуют и за глаза называют Инквизицией.

Около двух лет назад меня взял под свое «крыло» главный следователь специализированного следственного управления по сверхъестественным делам. Теперь я помогаю ему в раскрытии преступлений. Пока не официально в основном (официально я числюсь в архиве), но присутствую на местах совершения преступлений. Являюсь чем-то типа эксперта или домашнего детектива. Не то чтобы я очень жаждала смотреть на искорёженные тела, но, к сожалению, люди не могут почувствовать то, что чувствую я, – запахи, следы ауры, вибрации. Так что приходится терпеть издержки профессии.

Быть одновременно экспертом, судебным приставом и охотницей в человеческом мире нереально. Я же периодически совмещаю все эти три должности.

В детстве, да и в юношестве, лет до семнадцати точно, я мечтала повстречать вампира, желала, чтобы они стали реальностью.

Не зря говорят: бойтесь своих желаний, ибо они могут исполниться. В тот роковой день на ромашковом поле, в восемнадцать лет, я потеряла папу. И узнала, что являюсь ведьмой. Вуаля.

Как мне удалось убежать от того вампира, я до сих пор не знаю. Не знаю, почему он не погнался за мной, почему не убил. Или, может быть, он гнался, но не догнал. Все как в тумане. Но я выжила.

Через два месяца после того, как по всему миру прошел шквал «темной революции» (так этот год теперь называют в учебниках по современной истории), меня начал преследовать странный человек. Куда бы я ни шла, он шел за мной. Говорил какую-то чушь про «признание», «силу», «долг».

А когда ему надоело болтать (ну, я так думаю), он просто показал мне, кем я являюсь. Показал таким способом, после которого у меня уже не осталось сомнений. Больше таких способов на своей шкуре испытывать не хочу. Я как-нибудь ещё расскажу об этом.

Только к двадцати одному году я смогла научиться частично управлять своей силой. И почти принять её. Принять, чтобы отомстить. Может, это и неблагородная цель, но весьма мотивирующая.

Николаус, или Ник, стал моим учителем, заменил мне отца, которого убили эти твари.

Многие до сих пор уверены, что вампиры – этакие добряки с обложки гламурного журнала, что клыки у них просто для красоты. Герои романтических романов.

Красивые сказки, потрясающие фильмы!

Созданные самими вампирами.

Все это бред!

Я видела, как эти твари безжалостно убивают – в них нет ничего человеческого. Это хитрые, опасные монстры, жаждущие господства и крови, а не каких-то возвышенных отношений. Для них люди – еда.

Я смотрела в эти глаза, когда они снимали свои чары: ничего в них нет, ничего, кроме желания крови.

Поднявшись с кровати, я заглянула в телефон, пытаясь продрать глаза – пять минут до будильника. Что это интересно со мной? Я выключила будильник, пока не включился этот мерзкий сигнал. Ненавижу его, но под другие не просыпаюсь.

Не успела я дойти до ванны, как телефон завибрировал. Ну конечно. Не сомневалась, что это он.

– Да, слушаю.

– Ну и где тебя черти носят, Лаво? – голос в трубке был дьявольски раздраженным и на децибел этак пять выше нормы. Мне пришлось отстранить телефон от уха.