Не похоже, чтобы она притворялась или играла. Кажется, рабыня больна. Она слишком слаба для Хамадана. Ей не выжить.

— Не надо…

Еще миг, и взгляд ее кристально чистых голубых глаз становится каким-то потерянным, рассредоточенным. Вскоре девчонка и вовсе закрывает глаза. Кажется, она лишилась сознания.

Сажусь напротив нее и переворачиваю девушку на живот. Поднимаю накидку и вижу источник проблемы. Глубокие раны от моего кнута на спине Саназ сильно воспалились. Они пропитаны кровью и уже начали гнить. Провожу рукой по ее нежной коже. Она вся горит.

Ее тело оказалось слишком слабым для такого наказания. Был ли у меня выбор? Да. Но я не хотел ее убивать.

Мой взгляд тут же падает на ее босые ступни, которые рабыня пытается поджать под себя. Они также густо покрыты ранами. Я понимаю, что все это время она ходила босой. Даже по скалистым горам, которые имеют острые, как лезвия, камни. Проклятье. Саназ не доживет до утра, если ничего не сделать. Сама сгорит от жара, или ее растерзают дикие звери уже через несколько минут.

Проклиная всех богов, быстро подхватываю рабыню на руки. Она очень горячая, однако это вовсе не тепло ее тела. Это лихорадка, которая, похоже, только усиливается. Тело этой человечки очень маленькое и кажется мне невесомым. Девушка совсем не двигается, но я отчетливо слышу стук ее сердца, которое в эту минуту бьется очень слабо.

Я несу Саназ к своей лошади, рядом с которой уже стоит Шамиль. Он перебирает свои бусы руками, смотря на меня во все глаза.

— Господин, оставьте ее здесь. Эта шармута только тормозит нас.

— Смеешь мне приказывать, Шамиль? Отойди в сторону. Она поедет со мной.

— С вами? Как это?

— Это мой приказ, и он не обсуждается.

Я пускаю лошадь галопом, прижимая окровавленную спину Саназ к себе. Девушка едва до груди мне достает, она раза в четыре будет меня тоньше. Черт! Почему я тогда не вырвал ей сердце? Сейчас бы не пришлось возиться с ней. Но нет. Я сделал это специально, я хотел, чтобы она жила, и теперь расплачиваюсь за свою глупость.

Саназ еще никогда не была так близко ко мне, и я не могу отрицать, что мне это чертовски нравится. Ощущать ее тело своим, прижимать к себе эту мягкую человеку оказывается очень приятно, однако одно лишь осознание того, что она мне так и не покорилась, заставляет моего демона выходить наружу.

Рабыня как тряпичная кукла – совсем не шевелится и очень тяжело дышит. Она невольно об мой торс опирается, голову опрокидывая мне на грудь, и я снова чувствую тепло ее тела. Его сейчас слишком много в ней. Рабыня вся буквально горит огнем, и я понимаю, что ехать надо еще быстрее.

Только спустя пару часов мы добираемся до ближайшего поселка, в котором можно остановиться.

— Парс!

— Да, повелитель.

— Разбить здесь шатер. Собрать шкуры. Живее!

— Слушаюсь, мой Господин.

Спускаюсь с лошади и беру Саназ на руки. Ее тело стало еще более горячим. На лбу выступила испарина. Губы стали сухими и бледными. Ладонями я ощущаю ее кровь, все еще стекающую с истерзанной мною спины. Мне ее не жаль, мне неведомо это чувство, однако сейчас я хочу, чтобы рабыня жила.

Уже через несколько минут я заношу ее в разбитый шатер и укладываю на шкуры. Рабыня так ни разу и не открыла своих глаз. Черт!

Одним махом сдираю с нее эту накидку, видя красивое тело. Укрываю теплой шкурой и выхожу из шатра. Я не могу ей больше ничем помочь, пока она не покорится мне. Таков закон, и я не намерен его больше нарушать ради этой упрямой девицы.

— Парс, ко мне!

Слуга подбегает молниеносно, за что я ценю его больше остальных.

— Посиди с рабыней этот час. Она или покорится мне, или умрет. Ты знаешь закон.