Али-баба вывел осла из стойла и повел за собой к калитке в высоком глинобитном заборе. Ослик покорно засеменил за хозяином, цокая копытами по выложенной плоским камнем дорожке.

– Ты еще здесь? – выкатился из дверей дома Касым, едва не сорвав их с петель. – О, да самый ленивый мул расторопней тебя!

– Знаешь, что? – обернулся через плечо Али-баба, остановившись у самой калитки.

– Что? – переспросил Касым, застывая посреди двора. Халат его опять распахнулся, и из-под него вывалилось пузо, туго обтянутое рубахой и подтянутое румолом6.

– Лучше не передавай от меня привет Айгуль.

– Почему?

– Она еще решит, будто я высокого мнения о ее достоинствах.

– Каких еще достоинствах? – опешил Карим.

– Человеческих, разумеется. Остальные – не мои проблемы, – усмехнулся Али-баба и выскочил в калитку.

– Ах ты, гнусный ишак с языком гиены! – вновь побагровел Касым, затопав ногами и воздевая руки над головой. – О Аллах, за что ты послал мне в братья этого…

– И-и-а! – вставил осел, покивав.

– Этого…

– Иа! Иа!

– Да помолчи, ты, гнусное животное! – замахнулся на него Касым.

Ослик поджал уши и пулей вылетел со двора.

– Ну вот, – расстроился Касым, – из-за проклятого осла я забыл, что хотел сказать.

Касым сплюнул на пыльную дорожку дома, заложил руки за спину и вперевалочку направился к внутренней калитке в заборе, разделявшем двор на две половинки.

Между тем Али-баба, попетляв по нешироким улочкам бедной окраины города, довольно людным несмотря на ранний час, вышел из распахнутых настежь восточных городских ворот и свернул в сторону от наезженных дорог, заполненных телегами и арбами с разными товарами. Телеги сопровождали, как водится, любопытные мальчишки, которым всегда и до всего было дело. У Али-бабы, напротив, к дорогим товарам не было ни малейшего интереса, ведь купить он все равно ничего не мог, а смотреть просто так – только попусту терять драгоценное время. Но если потратить его с пользой и нарубить побольше дров, то, возможно, Али-бабе удастся часть из них продать на базаре, выручив за них несколько медяков. Вот тогда он обязательно пройдется вдоль лавок и купит какой-нибудь еды – себе и матери. А может, хватит и на что-нибудь еще. Топор вот новый давно пора купить, а то старый, не ровен час, разлетится в крепких руках Али-бабы.

В подобных горьких раздумьях Али-баба не заметил, как углубился в горы. Ноги сами несли его в привычном направлении, туда, где он месяц назад обнаружил обильный сухостой, и до сих пор пользовал его. Сухостоя было много – рубить не перерубить. Главное, чтобы никто другой не пронюхал об этом месте. Но здесь был и один минус: слишком далеко и долго идти вдоль ущелья, а потом еще карабкаться в гору. Но Али-бабе торопиться особенно было некуда, и он бодро вышагивал по известной ему одному тропинке навстречу новому дню.

– О-о-ох! – Ахмед с трудом оторвал тяжелую, словно налитую свинцом, голову от свернутого в валик халата.

В голове шумело, будто ветер играл с пустым кувшином, и одновременно звенела бубном в руках заводного музыканта, а во рту было сухо, как в давно пересохшем колодце, а может и еще суше. Язык распух и стал шершавым, а уж привкус во рту…

Ахмеда мутило. С трудом воздев себя на ноги, он оглядел пещеру. От поворота головы мир закачался, поплыл куда-то в сторону. Ахмед покачнулся, но устоял на ватных ногах.

– Воды! – прохрипел он. – Все золото мира за глоток воды!

Медленно, чтобы не упасть, Ахмед по стеночке прошел к воде, сочащейся из скалы нитяной струйкой, и припал к ней сухими губами. Острый кадык на тонкой шее разбойника задвигался, будто в горле заработал помповый насос. Пил Ахмед долго, насыщая влагой тело, словно верблюд после длительного перехода, но сладостное ощущение свежести все никак не приходило.