Неизвестно как сложилась бы моя судьба и судьбы моих родных и какое решение принял бы отец касаемо нашего будущего в тот вечер. Может быть, мы бы уехали в Новгород, к родственникам матери, или же остались в деревне. Но этот разговор состоялся слишком поздно, ибо сугробы во дворе уже скрипели под кожей черных сапогов уполномоченных. И пёс глухо лаял, высунув замерзший нос из будки, предвещая стон деревянных ступеней на резном крыльце, за которым следовал ударный набат, звучавший для каждого кулака подобно реквиему.
– Бам! Бам! Бам! Адаменко, немедленно откройте!
2 января 1991 года. Ленинград
В моей жизни было немало дерьмовых ночей, скажу откровенно. И в своих дневниках я планирую подробно описать каждую из них. Вот же она – первая!
Их было трое. Все в нелепых фуражках и при оружии. Одного из них я знал, это был Тёма из Новой Деревни, давний приятель Женьки. Вместе они ходили на рыбалку с малых лет, учились в одном классе сельской школы и работали тоже вместе. Правда, Тёме повезло значительно меньше, чем моему брату, поскольку судьба не наградила его зажиточным отцом с обширным хозяйством в придачу. Друг Женьки был сыном самогонщика, который относился к низшему классу деревенской иерархии.
Зависть сделала Тёму честолюбивым и охочим до так называемой справедливости. И справедливость эта, по мнению подобных ему, выражалась в стремлении уничтожить наделенных благами. Таких, как он, власть использовала в качестве исполнителей своей воли. А они с радостью играли роль бесплатных палачей.
– Ну-с, – Тёмка снял запотевшие круглые очки и попытался протереть их рукавом тулупа, – нальёшь нам чай или сразу чего покрепче, Матвей Степаныч? Видишь ли, дубак на дворе, а мы с товарищами без лошадей неблизкий путь проделали. Надо бы уважить гостей.
– Гостей, что на ночь глядя без приглашения домой врываются? – процедил отец, тяжелым взглядом скользя по лицам вошедших. – Говорите сразу и по делу или проваливайте к чертям собачьим!
– Матвей, не кипятись! – вскрикнула мать, заламывая руки. – Сейчас, сейчас, присаживайтесь! Я как раз на стол накрывала! Настасья, не стой столбом и помоги мне!
Тёмка и его товарищи уселись за стол, не снимая шапок. Было видно, что, несмотря на внешнюю браваду, они испытывают долю смущения, хотя, вероятно, мизерную. Мать носилась по избе, расставляя кружки и тарелки, а один из Тёминых спутников как-то ревностно разглядывал наш начищенный самовар, отражавший блики вечерних лампад.
– О! – Тёмка усмехнулся, проследив за его взглядом. – Помнишь, я тебе, Гриша, рассказывал о том, что есть в этой деревне люди, начисто потерявшие совесть?
– Знамо дело, – носатый Гриша отправил в рот кусок картошки, – кучка врагов народа жирует, пока вся остальная страна голодает.
– Да, кулацкие собаки, аж трех категорий, – Тёмка ударил кулаком по столу, устремив на отца взгляд, полный ненависти, – знаешь ли ты, Степаныч, по каким признакам эти категории формируются? И кто отвечает за это?
Отец молчал, но молчание это производило впечатление более красноречивое, нежели грубость, произнесенная вслух.
– Сказать нечего? Оно и правильно, – Тёмка завозился в карманах, ища папиросы, – разговор у нас, Степаныч, будет короткий, но продуктивный, – достав из кармана мятую пачку, он вытащил сигарету и прикурил с настольной свечки. Я закашлялся от едкого дыма, потянувшегося в мою сторону, что вызвало приступ веселья у незваных гостей. Я и Митька стояли у печки, на которой лежала бабушка, побледневший Женька застыл подле отца, в бешенстве взиравшего на Тёмку.
– Дело вот в чем: у меня на руках имеется постановление, подписанное лично главой областного комитета Чайкиным. З. В. Бумага эта официальная, и на подпись её передали, заметь, только после проведения открытого голосования, где 64% проголосовали за присвоение кулаку Матвею Степанычу Адаменко второй категории. Братьям его, Андрею и Василию, – третью категорию. Данная мера распространяется на всех членов семей вышеупомянутых кулаков. Попавшие под вторую категорию не подлежат физической ликвидации. Но имеют обязательство покинуть территорию прежнего места жительства, предварительно передав все имущество в распоряжение колхоза. В случае отказа выполнить требования уполномоченных должностные лица вправе использовать оружие для устранения всех несогласных. Поскольку любое препятствование постановлению Политбюро ЦК ВКП (б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации» расценивается как контрреволюционная деятельность. Ясно вам? – Тёма утопил хабарик в кружке и бросил бумагу на стол. – Контрреволюционеры хреновы! Тьфу, уроды, – он харкнул на пол.