Ангельский образ его подражательницы, Сашеньки, наполнен внутренней тишиной. Ее молчание напоминает монашеский обет: «хранение уст» было характерно для многих святых нашей Церкви.

О преподобных Онуфрии Мальском (преставился в 1447 году) и Онуфрии Вологодском (конец XV – начало XVI века) в «Житиях святых» святителя Димитрия Ростовского сказано, что дни их памяти совершаются также в 12-й день июня, то есть совпадают с Онуфриевым днем. Теперь в известную церковную дату Онуфриева дня отмечается светский, гражданский праздник – День села Онуфриева.

С большой теплотой вспоминала баба Маня о родном Онуфриевском храме: «У нас храм хороший был, широкий, три алтаря. Налево – Николая Угодника. Большой храм – как монастырь какой! Звон далеко слышно было: колокола хорошие. А бывало, на Пасху звонят, звонят, звонят – целую неделю!»

Девочка Маня отличалась звонким голосом и с десяти лет несла послушание певчей в Успенском храме. Ходила петь в Онуфриево и когда вышла замуж и стала жить в деревне Юркино. Баба Маня вспоминает: «Сашенька мне предсказывала, что я на клиросе буду петь и читать по богослужебным книгам. Так и исполнилось. Я в церкви как будто сроду читала, и под титлами все понимала, что некоторые никак не могли понять».

Баба Маш вспоминает свое детство.

– Сашенька с теткой Маврой к нам ходили в гости. Придут из церкви, а моя мать поставит самовар на стол. Сашенька сама чай заварит. Посадит меня с собой рядом, тетка Мавра – напротив. Сашенька нальет мне чашку, кладет кусочек сахарку и почему-то сольцы положит туда же, в чашку. Просвирочки кусочек отломит, подаст мне:

– Ешь, пей, Маня, так тебе и надоть!

Тетка Мавра говорит:

– Мне что-то не нравится, как Сашенька тебя благословляет.

– А что?

– Жизнь у тебя, Маня, будет – терпеть да терпеть. И соленая будет жизнь, и немножко сладкая. Просвирочка – к терпенью.

Так и получилось, что в жизни мне не повезло, всякое повидала, попробовала и соленое, и сладкое, и горькое.

Сбылось и другое предсказание блаженной.

– Бывало, Сашенька наложит мне книжек, а мне восемь лет, читать я не умела, – в школу раньше с девяти лет ходили. Думала я, что в книжках есть картинки, а картинок-то и нет! Ей тетка Мавра объясняет:

– Сашенька, Маша в школу еще не ходит.

– Господь милостив, Господь покажет, она и читать будет.

А как она книжек-то наложит, так и гладит меня по головке и все напевает:

– Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!

Мавра ей:

– Сашенька, что ты ей все поешь-то? Она должна монашенкой что ли быть?»

Монашенкой я не стала, но на клиросе в Успенской церкви пела больше двадцати лет.

Сашенька любила девочку Машу и дарила ей платки.

Баба Маня вспоминала: «Платков-то Сашенькиных я четыре сносила до дыр».

– К Сашеньке дверь не закрывалась. Только один уходит – другой пришел, один уехал – другой приезжает. Со всех сторон, вся округа, и Руза, и Можай – все к ней ездили за советом и благословением перед началом важного дела. Например, спрашивали о замужестве, о счастье брака, советовались, как быть при неурожаях, как сохранить заболевшую кормилицу-корову или лошаденку. Дня не проходило, чтобы не случалось посетителей: кто-то заболел, всякое разное, у кого что. А свои в Сафонихе ходили к ней постоянно. Она излечивала, которые лежащие, которые припадочные. Всех врачевала и все знала. С небольшим горем придешь – она рассудит. Или молча что-то показывает жестами, в чем люди увидят подсказку, как им поступить. И никогда она не ошибалась!

Никаких колдунов Александра не признавала. Бывало, ездят-ездят по больницам да по знахаркам, дескать, там знают, туда поезжай – нигде никакого толку нет. А к ней пошлют – все сделает к исцелению. Случалось, больная станет ругаться, или песни петь, плясать будет, что хошь, – а Сашенька ей голову наклонит, книжку на голову положит, акафист прочитает, так она человеком делается. Приходит еле живая, а уходит – здоровая. И таких много к ней приходило. А, бывало, на носилках вносят или под руки ведут. Больную ломает, так тетке Мавре скажут: