– Вариантов остаётся не так много, – продолжает сэнсэй. – Либо они ошиблись, и сейчас тетрадь валяется где-то в мусорном баке… либо они знают об этих тетрадях что-то, чего не знаем мы.

– Но сэнсэй, – удивлённо говорит Алекса, – эти тетради – это же ваши собственные размышления на бумаге. Что-то вроде конспектов того, что происходит в голове, вы же сами говорили.

– Совершенно верно, – задумчиво произносит сэнсэй. – В этом-то всё и дело.

– И мои кошмары имеют к этому какое-то отношение?

– Мне кажется, да. Я предположил, что кто-то пытается завладеть твоим сознанием. Когда ты спишь, подобраться к твоему сознанию легче.

– Но даже если бы они завладели моим сознанием, это ничего бы им не дало, – удивлённо говорит Алекса. – Я ведь не имею доступа к сейфу.

Сэнсэй ласково треплет Алексу по голове.

– Да ты ж мой бесстрашный Лексус, – улыбается он. – Ни ужаса, ни обиды, одно только любопытство. Какие боги помогли мне вырастить тебя такой?

– Сама выросла, – отмахивается Алекса. Ей гораздо интересней, зачем неведомые щупальца пытаются до неё добраться. Особенно теперь, когда одна из тетрадей уже похищена.

– Я не знаю, как именно связаны эти две вещи, – объясняет сэнсэй. – Но нутром чую: какая-то связь здесь точно имеется. Когда два процесса хотя бы один раз согласованно изменяют свой статус, это уже выглядит подозрительно. А тут целых два совпадения.

– Два?

– Когда ты начала видеть свои кошмары… ты была ещё совсем маленькой, и мы с тобой жили вместе, в одном доме.

– Ну да, – с некоторым недоумением соглашается Алекса. Ей непонятно, зачем сэнсэй вспоминает такие очевидные вещи. Сэнсэй воспитывал Алексу с трёх лет, с тех пор, как встретил её в детском доме. Своих биологических родителей Алекса не знает. До шестнадцати лет она жила у него дома, сначала в небольшой городской квартирке, а потом здесь, в доме, похожем на жилище персонажа из какого-нибудь голливудского фильма. В шестнадцать Алекса сказала, что хочет пожить самостоятельно, и переехала из уютного коттеджного посёлка в большой город. С тех пор она только навещает сэнсэя – но зато прилежно делает это каждую неделю, и их разговоры сделались ещё интереснее, хотя раньше Алексе казалось, что интереснее они уже стать не могут.

– Примерно в тот период я и начал записывать свои размышления. Мне было около тридцати пяти лет, я долго изучал различные течения дзен-буддизма, много над этим размышлял. И в какой-то момент я начал писать. Исписал четыре толстых тетради за полгода. Ощущения были очень странные – как будто записываю то, что мне рассказывают внутри моей же собственной головы. Желание записывать было очень настойчивым – как голод или жажда. И как только закончил четвёртую тетрадь, рассказ в моей голове тоже закончился.

– Если предположить, что это как-то связано, тогда эти, со щупальцами, хотели добраться до вас через меня. До вас и до рассказа в вашей голове.

– Вот и я так подумал, – кивает сэнсэй. – И то, и другое как-то связано с содержанием четырёх тетрадей. И у меня есть предчувствие, что мы скоро узнаем, как именно.

Алекса возвращается домой со странным ощущением, как будто что-то твёрдое и лёгкое поселилось в груди, рядом с сердцем. Она спрашивает себя, не страх ли это. Алекса нечасто боится, но страх распознавать умеет. Нет, это не он. От страха ноет в груди, дрожат конечности и лицо становится каким-то жалобным, как будто вот-вот заплачешь. А это чувство распирает изнутри, слегка кружит голову, и Алекса как будто немного утрачивает способность ориентироваться в пространстве. Больше похоже на тревогу. Ангст, иронически произносит про себя Алекса. Тотальный ужас перед неизвестностью и непредсказуемостью бытия. Не хватало ещё сейчас на всю электричку начать рассуждать вслух об экзистенциальной разнице между страхом и тревогой.