– Так как вам мои гатчинцы? – повторил свой вопрос император.

– Фридрих Великий гордился бы вами, – отвечал ему Ваня.

Павел расплылся в довольной улыбке, и снова перед глазами ребят всё перемешалось, и на этот раз они очнулись от громогласного пения оперной дивы, от которого задрожали люстры и их барабанные перепонки. Девчонки сидели, а Ваня и Нэнси стояли в небольшом, но великолепно украшенном зале. Их окружали высокие колонны из зелёного мрамора, позолоченный декор на стенах и потолке. Бахрома на тяжёлых шторах покачивалась от раскатистого голоса полной певицы, которая в пышном платье и уймой перьев на голове исполняла что-то на итальянском. У парней разрумянились щёки от тепла стройных свечей в кованных канделябрах. На Але, Диане, Тане и Кэт были платья-туники с широким поясом, их плечи покрывали шелковые накидки, а высокие причёски были украшены драгоценными камнями.

Императорские кресла были установлены посреди зала напротив сцены, которая никак не была отделена от зала, её обозначали лишь музыканты, сидевшие по обеим сторонам арки, ведущей в соседнюю комнату. Государь был в парадном мундире с голубой лентой, а его супруга была в прямом платье терракотового оттенка с узорной вышивкой на рукавах и подоле. Подле императрицы сидели дети и строгая старушка в сильно напудренном парике. Все присутствующие с трепетом внимали нежным трелям скрипки и виолончели и с восторгом глядели на яркие костюмы танцоров и певцов.

– Музло отстой, – послышался тихий голос Нэнси.

– Зато тепло, – отвечала ему Таня, обмахиваясь перьевым веером.

– Как вы думаете, эта экскурсия по дебрям памяти ещё надолго? – Диана аккуратно ощупывала свою причёску.

– Понятия не имею, – отозвался Ваня, побрякивая орденами на камзоле. – Лучше бы поскорее. У меня лоб вспотел и теперь сползает парик.

Тем временем к Але подошёл камердинер и пригласил сесть подле императора, подставив ей стул с багряной бархатной обивкой.

– Дитя, – обратился к ней Павел, не отрывая взгляда от представления, – я чувствую, что у вас есть ко мне какой-то вопрос. Вы можете задать мне его, ничего не опасайтесь.

– Спасибо, государь, – Аля скромно опустила глаза и тихо заговорила, стараясь максимально концентрироваться на своём вопросе. – Вы изволили сказать, что покидали замок, когда маменька должна была посетить вас, и присутствовали при интереснейшем обряде, я хотела бы больше узнать у вас о нём.

– Да, маменька собирались, – протянул император и задумался.

Вдруг всё резко потемнело и перед глазами ребят начали во мраке возникать различные образы. Вот ребёнок в ночной рубашке играет с деревянной лошадкой, а вокруг него толпятся няньки, и среди них стоит дама в пышном платье и строго сморит на него. Затем подросший малыш сидит за партой в дворцовом зале, перед ним чернильные приборы и бумага, над ним стоит учитель, указывающий на его тетрадь, и вдруг любопытное женское лицо заглядывает в комнату и тут же исчезает. В следующем воспоминании молодой юноша стоит перед императрицей, которая произносит: «Я отдам тебе престол». Но в другое мгновение уже узнаваемый Павел стоит в церкви под руку с молодой невестой, над ним священник держит золотой крест.

После этого они, наконец, оказались в тёмном помещении, в котором стояло только зеркало и перед ним золотая табакерка. На неё проливался свет откуда-то сверху, а в зеркале отражался Павел с шеей, свёрнутой набок. Сцена замерла перед ребятами. Они одновременно и участвовали в ней и наблюдали со стороны.

К зеркалу подошёл император и провёл рукой по своему обезображенному отражению. Затем он повернулся и со всей силы пнул чёрным сапогом табакерку, которая отлетела во мрак.