В назначенный час они погрузили свое имущество на безумно дорогую повозку и отправились в жилищное бюро. Равнодушная эсэсовка, даже не посмотрев на них, забрала ключи и с довольным видом поставила галочку в длинном списке. Заглянув в другой список, она порылась в ящике и выдала им другие ключи.

– Остпройсен-штрассе, – рявкнула она. – Как следует уберитесь там, прежде чем заселяться. Там наверняка грязь и инфекции.

Ана уже готова была высказаться, но Бартек утянул ее назад. Всей семьей они отправились на другой конец города в свой новый дом. Навстречу им тянулись такие же нагруженные домашним скарбом повозки – это переезжали евреи. Напуганные люди стояли в очереди, ожидая впуска в гетто. Ана смотрела на них, гадая, кто поселится в ее доме – кто будет спать в их с Бартеком спальне, чьи дети будут бегать по кухне. Она молилась, чтобы эти люди были счастливы, но прекрасно понимала, что на север, в еврейский квартал, едет гораздо больше людей, чем на юг. Похоже, места, чтобы побегать, у детей не будет… Мужчин уже согнали на возведение огромных ограждений. Пока они трудились вдоль улицы, подъехал большой грузовик и сгрузил рулоны зловещей колючей проволоки. Ана вцепилась в руку мужа и замерла.

– Это неправильно, Бартек. Мы не должны этого допускать. Мы не должны смиряться с их приказами. А что, если мы скажем «нет»? Если мы все просто поднимемся и встанем посреди улицы, не расходясь в разные стороны? Мы не должны подчиняться омерзительной идеологии, которая нас разделяет. Поляков здесь гораздо больше, чем немцев.

Бартек огляделся, словно раздумывая, но потом его взгляд упал на шеренги эсэсовцев с огромными автоматами и запасом патронов.

– У нас нет оружия, Ана. Большинство из нас просто погибнет.

– Но остальные будут свободны.

– Пока не пришлют подкрепление – а тогда погибнут и остальные, а немцы захватят весь город, как они и хотели.

– Поэтому мы просто подчинимся?

Муж наклонился и печально поцеловал ее.

– На время. Но есть другие способы сопротивления, дорогая… Более медленные и терпеливые…

Ана вздохнула. Терпение всегда было ее слабой стороной. Она знала, что слишком прямолинейна, порывиста и нетерпелива. Терпению ее учила профессия – у младенцев нет графика появления на свет. Но быть столь же терпеливой в жизни у нее не получалось.

– Я уже связался с некоторыми людьми, – наклонился к ее уху Бронислав.

– С людьми?

– Шшшш! Многие думают так же, как и ты. Покорность – это лишь щит. Мы пройдем по улицам со склоненной головой, подчинившись их смехотворным приказам, но в подполье…

Сын усмехнулся, и Ана ощутила смешанные чувства – гордость и облегчение, но в то же время и страх за сыновей.

– Это будет опасно.

Бронислав пожал плечами.

– Это война. И она ведется не только на поле боя. А теперь идем, мама…

Он повысил голос, стараясь принять самый довольный вид, – они проходили мимо двух нахмуренных эсэсовцев.

– Пойдем искать замечательный новый дом, так щедро предоставленный нам нашими добрыми господами…

Эсэсовцы с подозрением посмотрели на него, но Бронислав низко поклонился, и они потеряли к нему интерес. Бартек поторапливал домашних – повозку им удалось арендовать всего на два часа, а затем ее следовало передать другим бедолагам. Они свернули на Остпройсен-штрассе – немецкое название было намалевано черной краской поверх польского Беднарская. И вот они стоят на пороге любимого дома другой семьи. Воистину, мир перевернулся с ног на голову.

АНА

Ана помахала на прощание измученной матери и новому члену ее и без того большой семьи, вышла из дома на Гартен-штрассе и ускорилась, заметив розоватые закатные лучи на весеннем небе. Скоро стемнеет, а в такое время лучше не находиться на улице после наступления темноты, кем бы ты ни работал. Сегодня была Вальпургиева ночь, когда злые духи носятся по небесам до самого рассвета, так что лучше добраться домой побыстрее. Ана не разделяла старинных суеверий, но молодые немцы давали для этого все основания. Они жили в чужой стране и в этот день надевали запятнанные кровью костюмы, прицепляли к поясу ножи и маленькие автоматы, копии тех, что носили их отцы-нацисты. И им не нужны были оправдания для насилия. Бартек будет беспокоиться о ней, но зато она помогла еще одному ребенку появиться на свет. Ана вспомнила, как засияло лицо матери, когда она положила ей на руки новорожденного сына. Это воспоминание согрело ее. Нацисты многое забрали у них, но забрать материнскую любовь они не в силах.