«Всё правильно! Главное в том, чтобы дождаться лета! – радостно подумал Мишка. – Ой, глаз!»

Осторожно обошёл милицейский газик с его противной музыкой, лейтенанта, кроющего матом двух захваченных драчунов, зашагал к метро.

– Что с тобой приключилось?! – ахнула на следующий день Ольга. – Тебе к врачу надо!

– Раны украшают мужчину, – отбился Мишка.

– Оля, нам понятны твои чувства, – как всегда внушительно сказал Сергей.

Ольга сверкнула голубыми глазами:

– Я совет дала, не хотите, не надо.

– Что тут у нас? – сунулся Клёпин. – Так-так, ну и рожа… Похоже на базофильную зернистость! – объявил радостно.

– Что-что?

– Между прочим, пора уже голову на плечах иметь и не встревать, куда не следует, – сухо отметила Люба.

– Кого это ты хочешь запугать, ста-рос-та? – возмутился Клёпин. – Мишка, выдай ей профнепригодность! Хотя нет, пусть лучше пойдёт и сдаст РОЭ. И не в час, а в сутки.

– Хоть что-то усвоил за три года…

– Ну уж нет, снижение интеллекта налицо, – засмеялась Надя.

Клёпин нахмурился:

– Не плюйте в колодец, а то вылетит, не поймаешь…

– Это у тебя-то вылетит? На что намекаете, парниша?

– Хватит, хватит! – заволновался Лев. – Семинар с минуты на минуту!

– Подумаешь, зернистость…

На третьем курсе начался предмет, более приличествующий организаторам здравоохранения: общая гигиена. Мишка приуныл – выбранная наугад дорога явно вела не в ту сторону. Ещё на третьем курсе они потеряли сразу двух человек: неоднозначного Костю Шпагина и тихую Тоню Кравченко. Костя по случаю женитьбы взял академотпуск, перед этим выпросив у Маши Бододкиной конспект по фармакологии. А вернул только обложку с припиской: «Извини, конспект сгорел…» По этому поводу Клёпин Машу доводил месяц, всё удивлялся:

– Странно, рукописи не горят, а твоя сгорела! Ты это можешь объяснить?

Тоню же отчислили по неуспеваемости. И на третьем же курсе произошло событие, которым Мишка впоследствии гордился всю жизнь.

В один из дней он опоздал на лекцию на военной кафедре. Происшествие само по себе очень неприятное, учитывая личность Семенюка. Примчался, а дверь закрыта. Мишка согнулся и в замочную скважину начал печально обозревать недоступные ему окрестности: тишина, затылки, опять тишина. Что-то лектора не видно… Где же Семенюк? Нету?! И тут на Мишку снизошло озарение: он тихонечко открыл дверь и со всей силы заорал:

– Встать!!!

Весь поток в триста человек поднялся. А Мишка под немедленно начавшийся и с каждой секундой усиливающийся смех спокойно прошёл на первое сиденье.

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Красноармейская…»

– Миша, Миша…

Мишка оглянулся – к нему подходила Тоня Кравченко. Бледное, усталое лицо, измученные глаза.

– Тоня, привет!

– Как вы, Миша?

– Да ничего, учимся… – Мишка понял, что ляпнул что-то не то, и запнулся. – Как ты?

– Работаю. На прядильно-ниточном комбинате. Общежитие дали. Я ведь там и раньше смены делала. Понимаешь, – Тоня покраснела, – я ведь не успевала не потому, что… Я вообще всё на лету хватаю, просто я одна, приходилось столько тянуть, не высыпалась, уставала очень. Я опять поступлю, вот увидишь!

– Конечно, Тоня.

– Ты передай всем привет, ладно?

– Ладно.

Началась сессия. Для фармакологии выделили семь дней и Мишка, очень боясь провалиться, с раннего утра уходил в библиотеку, возвращаясь домой затемно. Чтобы бороться со сном, хватающим посреди непрерывной зубрёжки, он взял книжку про сталинские репрессии, быстро прочитал, поменял на такого же сорта другую книжку, ещё раз поменял. И оторопел: в третьей книге автор первой яростно обличался как предатель. Мишка растерянно подёргал себя за волосы, подумал, медленно отодвинул страшные мемуары на край стола и решительно занялся заждавшейся наукой. Экзамен он впервые в жизни сдал легко, без шпаргалок. Вышел счастливый в коридор и наткнулся на Шмыгу.