– Уйди прочь! Не за человека сейчас просишь… Ты же сам говоришь всегда: «на все воля божья!» И это верно! И я ее слышал. – С этими словами он приподнял за плечи пытавшегося высвободиться Урбана, и со всего маху затылком ударил его о булыжник мостовой, так что захрустели кости черепа…

ОБМАН

(рассказ)

1.

Люди хотят быть счастливыми, – это так естественно, как хотеть есть или пить. Белкина Галина тоже не могла не желать себе счастья, обыкновенного женского счастья. Другое дело, что не все в жизни складывается, как хочется. Легко ей ничего не давалось: ни уютная квартирка на последнем этаже девятиэтажного дома, ни мебель – хотя и не слишком дорогая, но модная; ни даже флакончик любимых французских духов. Но все это давно стало привычным, и когда она иной раз думала о том, что приобретение таких обыденных вещей стоило ей десяти лучших лет жизни, куда-то уходило чувство удовлетворения и становилось страшно. В долгой погоне за положением в обществе и материальным благополучием выделялись четкие, как на размеченной вешками дороге, временные промежутки, и измерялись они приобретениями каких-то предметов быта, стараниями на работе, а между ними, словно завтраки наспех, любовь. За многие годы она устала быть женщиной с твердым характером, как отмечалось в ее характеристиках; ей казалось, что она сама придумала этот образ, похожий на искусственную, как в кино, роль. Выражаясь языком философов, в ней заговорил некий нравственный императив, а толчком к перерождению послужила, как нередко бывает, случайность.

Однажды, спеша по делам, чуть не сбила с ног двухлетнего малыша. Он стоял на краю небольшой лужи и увлеченно в неё заглядывал. Белкина резко остановилась и тоже посмотрела. В лужице, как в зеркале, отражались голые ветки деревьев, кусок многоэтажки, а между ними – плывущие в ярко-синем небе облака. Они покачивались ватными боками, и от этого картина казалась живой. Малыш был восхищен открытием мира не на экране телевизора, а на улице, и все его личико сияло большой радостной улыбкой. Настроение ребенка передалось Галине, она тоже улыбнулась, и ей даже показалось, будто шевельнулось в душе смутное воспоминание, что когда-то точно так же, маленькой, наблюдала и она купающиеся в воде облака. И, как по телеграфному проводу, из далёкого прошлого передалось ей состояние благостного покоя, и напрочь забыла она о суетности мира и проблемах. Над ними на мокрую ветку уселся грач, несколько капель воды упало вниз, лужа подернулась рябью. Малыш посмотрел на Белкину, замахал ручонками и начал что-то у нее спрашивать на своем, понятном ему одному языке. Он явно хотел выяснить, отчего испортился «экран», его захлестывали эмоции. А Галина, такая большая, растерялась от неожиданности, ничего не смогла ответить и только подумала, что, наверное, она так же спрашивала и у своей матери. И, должно быть, мать, как теперь она, не могла ничего понять. «А может, все-таки могла? – осеклась её мысль. – Да, мать понимала…» И у неё вдруг сильно защемило в груди, стало трудно дышать из-за сознания того, что она не мать, поэтому не понимает малыша, что у нее нет никого, кто бы через много лет вспомнил о ней… И так ясно и понятно стало в этот миг, что без ребенка она не может быть счастливым человеком, что только дитя придаёт настоящий смысл жизни, и очень-очень захотелось ей быть счастливой – матерью. И точно пелена упала с глаз, внезапно пришло прозрение, что ее жизнь – не настоящая, что она не может и не хочет больше жить, постоянно поддаваясь чудовищному утилитаризму своего времени.