Ташкент – город хлебный. Мало кто помнит саму повесть тезки Пушкина, писателя Александра Сергеевича Неверова и снятый по ней фильм, но фраза эта знакома, наверное, всем. Ташкент – город хлебный. И большой. Много места, тепло, не голодно. В Ташкент ехали едва ли не с радостью. Во всяком случае, многие стремились попасть туда. В Ташкент эвакуировались привилегированные – академики, деятели культуры, Киевская и Одесская киностудии, известные театральные коллективы, такие, например, как Театр Революции[63]. Лучше Ташкента была разве что только Алма-Ата, которую называли самым европейским городом Средней Азии, но туда попадали «небожители» – сотрудники двух самых крупных киностудий страны: «Мосфильма» и «Ленфильма», Театр имени Моссовета и т. п. «А на улицах Ташкента все москвичи, ленинградцы! – вспоминала писательница Мария Белкина, автор книги о семье Цветаевых «Скрещение судеб». – Знакомые в жизни, знакомые по кинолентам, знакомые по портретам в журналах – Тамара Макарова, кинозвезда, с мужем режиссером Сергеем Герасимовым; грузный, брюзжащий всегда, с трубкой во рту Алексей Толстой со своей Людмилой в каком-то сверхэлегантном костюме; старый сказочник Корней Чуковский, сошедший с картины Кукрыниксов; Раневская, широко, по-мужски шагая, пройдет и бросит на ходу какую-нибудь острую реплику; а позже Анна Ахматова еле заметным кивком головы даст понять, что заметила; Лавренев с женой; Володя Луговской; вдова Булгакова Елена Сергеевна…»[64]

Люди покидали родные места организованно, потому что эвакуация в Советском Союзе во время Великой Отечественной войны была организованным процессом. В Советском Союзе вообще не существовало формально неорганизованных процессов, не та страна, не тот строй, чтобы допускать хоть малейшую неорганизованность. Крупномасштабным перемещением населения и материальных ресурсов в восточные регионы страны занимался особый государственный орган – Совет по эвакуации при СНК СССР[65], созданный уже на третий день войны. Количество эвакуированных превысило 17 миллионов человек – население целой страны, и немаленькой. Современного Казахстана, например.

Потоки регулировались. Пункты назначения определялись заранее, эвакуированным выдавались предписания, в которых было указано, куда именно они едут. Без документов было практически невозможно купить билет на поезд, главный эвакуационный транспорт того времени. Власти старались распределять эвакуированных более-менее равномерно, но… Но вмешивался человеческий фактор. Холодные Пермь и Челябинск проигрывали в сравнении с «хлебным городом» Ташкентом. Правдами и неправдами люди стремились в Ташкент. Кому-то помогала попасть сюда неразбериха, кому-то деньги… Трава, если надо, пробьется сквозь асфальт, капля источит камень, а человек достигнет желаемого, если очень хочет его достичь.

Весьма скоро, едва ли не в сентябре 1941-го, Ташкент оказался переполненным в прямом смысле этого слова. Совнарком Узбекистана бомбардировал (другого слова и не подобрать) Совет по эвакуации гневными телеграммами, требуя организовать эвакуацию с учетом возможностей (читай – требуя уменьшить приток эвакуированных), но люди все прибывали. Приезжали без предписаний, приезжали на «авось»… «Авось» был в то время довольно рискованным делом, потому что без соответствующих документов невозможно было получить продовольственные карточки, но нарушители регламента как-то выходили из положения. Сколько каких законов с инструкциями ни придумывай, а люди друг с другом всегда договорятся.

Помимо стремления эвакуироваться на юг, к теплу и относительному (относительному, но все же!) продуктовому изобилию, существовало и другое стремление – в крупные города. В крупных городах было больше разной работы (эвакуированных централизовано не содержали, и сидеть сложа руки им не полагалось, все, за исключением пенсионеров и инвалидов, должны были работать), в крупных городах работа была чище (эвакуированные горожане не испытывали желания копаться в земле), в крупных городах было то, что тогда называли «условиями», то есть был хоть как-то, пусть и не самым лучшим образом, но все же устроен быт.