В супермаркете она методично складывала в тележку продукты, почти не задерживаясь у полки и не сомневаясь в своём выборе. Крупы: рис, гречка, макароны нескольких видов. Консервы, мясные и рыбные. Сосиски, колбаса и ванночки плавленого сыра. Две бутылки масла. Упаковки печенья. Соки.

Запаса бы хватило на месяц, но мама, кажется, была настроена более оптимистично.

– Ему нужно побыть одному. Маму только недавно схоронили. Конечно, папе тяжело, нам всем тяжело, – она уверяла Надю. – Неделя пройдёт, и мы будем деда нашего потихоньку в чувство приводит. У нас поживёт, потом в санаторий его отправим. Надюш, посмотришь в интернете, где лучше: в Кисловодске или на Кавказе? У него почки больные…

Мама тараторила, пробивая продукты на кассе. Она прикладывала штрихкод и после того, как касса издавала пикающий звук, засовывала в пакет.

Она оставила его у двери в квартиру. Перед тем как уходить мама тихонько постучала.

– Папуль, продукты стоят. Забери, пожалуйста, – мама прижалась щекой к обивке и прошептала. – Мы тебя любим.

Надя спустилась на пролёт ниже, мама последовала за ней. Она подняла голову на лестничную клетку над ними. Дверь в квартиру была закрыта. Не было ни шагов, ни шорохов, ни скрипа щеколды. Они постояли ещё чуть-чуть. У Нади устали ноги, и она присела на корточки. Мама, не отрываясь, следила.

Ничего.

Они спустились, сели в машину и уехали домой.

Это повторялось из раза в раз. Мама с Надей оставляли пакет с один и тем же неизменным набором под дверью и уходили. Иногда они сидели у Антонины на кухне, соседка рассказывала о том, что видела и слышала. Мама впивалась в каждое слово. Вода льётся, счётчик мотает свет, тяжёлая поступь шагов, никаких посторонних запахов. Антонина божилась, что дед забирает продукты, как только видит, что машина исчезает за углом дома. Она встала и открыла шкафчик, чтобы достать чай. Надя заметила, что на полке стояли четыре полные бутылки масла.

Антонина забрала коробку с пакетиками и быстро закрыла дверцу.

– Ну ещё недельку посидит, потом вылезет, – мама уверяла теперь и соседку, а та, откусывая пряник, согласно кивала.

Недели сменились месяцами, месяцы близились к году. Мама не унывала. Со спокойной улыбкой она выстукивала что-то на азбуке Морзе перед тем, как уйти. Сейчас она почему-то задерживалась, перебирая и пересчитывая в пакете продукты. Надя облокотилась на стену и украдкой кашлянула в кулак. Мама метнула ледяной взгляд на неё.

– Заболела? Я тебе говорила.

– Просто в горле запершило.

– Смотри там…

Надя отвернулась и вытерла нос краешком кофты. Болезнь была готова наброситься в любой момент. Ощущение того, что вот-вот легкий насморк перерастет в сильную заложенность, а боль при глотании в острую ангину злило и успокаивало одновременно. Мама опять оказалась права. Слабая дрожь, словно зудят кости, собралась у солнечного сплетения и вдруг распространилась по всему телу. Зеленые и желтые вспышки замелькали перед глазами. Надя сунула руку в карман и прижала подушечку пальца к острому концу ключа. Боль немного удерживала, но слабость и темнота накатывали и грозились захватить полностью.

– Мам, поехали домой. Мне нехорошо.

Мама уцепилась за это. Она опять прикладывала руку к её лбу, удостоверяясь: да, вот оно. Слабость, жар. Наде казалось, что она даже уловила торжествующую улыбку.

– Открой, Наде плохо.

В коридоре послышались шаги. Дед появился на пороге, осунувшийся и сутулый.

– Давай её на кровать, – сказал он маме и впустил их внутрь.

Мама за руку провела её в комнату деда. Дед и бабушка спали всю жизнь в разных комнатах совсем не похожих друг на друга. Её – светлая, просторная с накрахмаленными салфетками и фарфоровыми пастушками в серванте и его темная, колючая, с ковром на стене, железной кроватью с шишечками и деревянным, потертым полом.