Я ошиблась.

– Василина, будьте здесь. Вы послужите опознавательным знаком.

– Мне бы тогда тоже пригодился фонарик. – Оставаться одной посреди этого мрачного пустыря совсем не хотелось. – Иначе вы не сможете меня отыскать.

– Я распознаю вас по бледному лицу.

Не помню, чтобы прежде Александр мне улыбался. Но сейчас на его лице появилась улыбка – ослепительный луч, прорезавший беспощадную тьму. Пока я таяла, Александр успел уйти. Стремительно двинулся ещё дальше от цивилизации, выставив прибор перед собой, как пистолет.

– Что это? – крикнула я ему вслед.

Александр не ответил.

Я успела найти Марс, нервно поблескивающий красным огнём, и меланхоличный Юпитер цвета топлёного молока. А ещё – придумать, что прокараулю этот разрыв в лучшем случае до утра, в худшем – меня хватит ещё на пару часов, а потом я окоченею, и никто меня не найдёт. Не такой, может, и плохой вариант, как может показаться на первый взгляд.

Однако Александр вернулся весьма скоро. Отыскал меня с первой попытки. Видимо, я в тот вечер и вправду была слишком бледна.

Но пришёл Александр не один – за такой короткий срок он успел найти себе новую компанию.

Он за кем-то бежал.

Кем-то, кого не отыскать в энциклопедиях с собраниями животного мира. И не обозначить в легендах лаконичным, понятным для всех значком.

Ростом этот кто-то был в половину Александра. И внешне напоминал одичавшего человека. Руки у него были длинные, спускались ниже колен. Глаза – навыкате, и белки в них ярче, чем бумажные раны. Он был обмотан в какие-то тряпки, почти полностью скрывающие его тело. И хорошо – вряд ли под ними скрывалось что-то приятное.

Этот кто-то пробежало совсем рядом со мной, на расстоянии вытянутой ладони.

Он влетел в разрыв, загнулась внутрь бумажная каёмка, и мне даже показалось, что я слышу хруст рвущейся бумаги.

В моменте я не успела испугаться, но ещё немного, и…

– И часто такое происходит? – только и спросила я.

– Часто, – ответил Александр.

Тогда неудивительно, что он в хорошей форме. Побегай так, когда дорога – одно сплошное препятствие.

Александр сказал: у тебя в рюкзаке бутылёк, и я нашла его в одно мгновение. Большой глоток обжёг горло, но немного усмирил пыл. Я стояла в стороне, и всё происходящее казалось мне плоским, как кадр из фильма. Всё верно, плоское можно порвать, объёмное – только разрушить. Сцена в ночном ноябрьском лугу, кадр первый. С чудовищным незнакомцем покончено, и Александр подхватывает порванный мир рукой, сжимает, как лоскут ткани. Достаёт степлер, суперклей, скотч, как будто только что вернулся с ограбления канцелярского магазина. И как только всё это поместилось в его рюкзак?

Я хотела заглянуть внутрь разрыва, но Александр не позволил. Как будто там, внутри, было нечто настолько плохое, что нельзя ни прикоснуться, нтдаже посмотреть.

Сам-то касается, и даже перчатки не надел.

А меня заставлял надевать, когда я архив разбирала. Руки под ними сохли ужасно…

Александр заделывал дыру безобразно, на уроке труда ему бы выше тройки не поставили. Сначала соединил две половины мира между собой степлером, потом залил клеем, потом ещё и скотча намотал сверху. Странное зрелище: две части одной травинки, сцепленные безобразно и кое-как. Но вряд ли более странное, чем вся эта история с разрывом.

– Вы, наверное, в детстве ненавидели пазлы? – поинтересовалась я.

– Терпеть не мог, – согласился Александр.

Он возился долго, весь измазался в грязи. А я даже не успела замёрзнуть, спасибо бутыльку, к которому я прикладывалась время от времени (в те моменты, когда Александр не смотрел в мою сторону).

– Всё срастётся, и швы спадут сами. – Он поднялся, отряхнул колени. – Вроде бы справились. Вы как? Удивлён, что вы не плачете и не кричите. Пока держитесь?