…Стемнело быстро и неожиданно, как это бывает поздней осенью. Вот только-только сквозь плотную пелену дождя еще проглядывали догоравшие остатки маломощной небесной иллюминации, как вдруг какой-то невидимый монтер повернул рубильник и попрощался до утра.

Доронин махнул рукой – и они присели под развесистую ель, чтобы дать небольшую передышку промокшим ногам. И сразу вспомнились жарко натопленные кабинеты «Абвергруппы».

– Это первый ваш выход, Доронин, на сцену разведки с сольным номером, – напутствовал Димсрис. – Хотя и предыдущие опыты были не из простых. Помните, что мы не сможем вам помочь, даже если бы очень этого захотели. Война диктует свои правила игры, и человеческие связи рвутся напрочь, когда целесообразность требует жертв. Мне не хотелось бы жертвовать вами, за это время вы стали мне даже симпатичны, но… Ох, уж это но!..

Постарайтесь найти опору – и ваши действия утроят силу. Не пытайтесь укрыться под мокрым деревом. Туда, как правило, и попадает удар шальной молнии. Молнией разбитое дерево – несчастья, порожденные гордыней, подсказал мне сегодня сонник. Выбирайте сухие места. «С нами Бог!», как говорили воины Рима, как написано на ремнях наших солдат…. Кстати, эти же слова выбиты на гербе Русской империи.

Доронин вспомнил эту «проповедь разведчика» и ее «аминь» о Русской империи. Случайность?… К слову пришлось?

В кустах что-то зашуршало, клацнул затвор автомата, и раздался грубый, приглушенный мужской голос: «За грибочками собрались, граждане? Или заблудились в поисках счастья?…А тут оно и подоспело!..

А теперь встали, чтоб мы ваши ручки видели – и пошли потихоньку вот за этим «лешим»…»

Доронин молча подчинился и прислушался: Соев пыхтел сзади… Постепенно глаза привыкли к темноте, и Доронин сумел разглядеть конвоиров. Это были два рослых молодых парня в каких-то несусветных зипунах, перетянутых в поясе обрезком шлеи. На голове у каждого – подвернутый заячий треух, изрядно потрепанный, что было заметно даже впотьмах. Армейские кирзачи, похоже, с довоенного склада, обещали послужить до весны. Украшали «гардероб» висящие на шее новенькие ППШ.

«Партизаны…отряд молодой, налетов на немецкие обозы еще не было… а вот самолет с «Большой земли» гостевал недавно, оружие подкинул… Интересно, только автоматы или что-то посерьезнее…» – прикидывал Доронин.

Шли парни молча, уверенно обходя валежник, и через час в просвете между деревьями неожиданно показался дом. Выглянувшая луна расщедрилась и позволила рассмотреть его получше. Это был добротный сруб-пятистенок в четыре окна с мансардой и высоким крыльцом. Такие обычно рубили рукастые лесники или поселенцы, склонные больше к охоте, чем к землепашеству, и предпочитавшие жить в стороне от сельского общества. Потому дома складывали надежно, но долго, в одиночку, не обращаясь за подмогой к деревенскому «миру». Доронин уже нарисовал примерный портрет хозяина дома: бородатый, рано поседевший крепыш лет 50, среднего роста, малоразговорчивый, но внимательный. Хлебосольный, но не расточительный. Одинокий? Тогда где жена, где дети? Без семьи в лесу не выжить…

…Кто-то из парней-конвоиров громко прокричал голосом задержавшейся с отлетом на зимовку выпи – и в одном из окон забился огонек керосиновой лампы. Потом исчез, чтобы объявиться уже в дверном проеме, осветив ступени крыльца и фигуру хозяина. Доронин чуть не присвистнул: угадал. Может, только ростом ошибся. «Лесник» был на голову выше Доронина.

– Вперед, грибники, – скомандовал один из конвоиров и пропустил задержанных на крыльцо.

Доронин и Соев поднялись в дом. Подсвечивая лампой, хозяин провел гостей коротким коридором на кухню, где на покрытой домотканым ковриком скамейке, возле жаркой печки расположился еще один обитатель избы – худощавый, коротко стриженный мужчина в офицерском кителе, перетянутом портупеей.