– Так-то, – подытожил он и щёлкнул пальцами.

– О маркиз! – неприязнь в голосе князя то ли плохо скрывалась, то ли ненароком демонстрировалась. – Ваши заслуги перед обществом будут непременно оценены. Вопрос лишь, во сколько.

– Прибыль, разумеется, никогда не помешает, но интересы России – прежде всего, – Шале устремил к потолку указательный палец, элегантно сверкнув бриллиантом в золотой запонке.

– Да, господа, интересы России прежде всего, но, – Радневский погладил свой живот, – видите, к чему приводит кабинетная жизнь.

– Ничего, граф, когда-нибудь вы женитесь…

Радневскому не пришлось отвечать. Бенкендорф в качестве примера привёл свой жизненный опыт и закончил лаконичное повествование тем, что похвалил нынешний выбор Фёдора Александровича.

– И в самом деле! – подхватил маркиз. – Мари… м-м… Проханова, должен признаться, просто прелестна. Кровь с молоком, и никаких притязаний.

Радневский промолчал, не будучи склонным говорить о своей личной жизни с тех пор, как Элен отказала ему и вышла замуж за другого. Он ухаживал теперь за её сестрой, породив тем самым нелепые слухи. Артемьев тоже молчал. Присутствующие знали, что покорил сердце строптивой красавицы бывший гувернёр и опекун князя.

– Я женился в тридцать семь, – добавил Бенкендорф. – И не жалею о том.

– А-а, генерал, – лукаво сощурился Шале, – наслышаны мы не только о боевой вашей славе.

– Да и вам грех жаловаться, – ответил тот, понимая, куда клонит маркиз.

– Не скромничайте, Александр Христофорович! – оживился Радневский. – Непревзойдённая Анжелика уехала на родину с разбитым сердцем. Говорили, она искала вас, так как вы пообещали жениться на ней.

Бенкендорф загадочно улыбнулся.

– Анжелика? – переспросил Шале. – Случаем, не та ли это актриса, которая была любовницей Бонапарта?

Генерал сделал вид, что не расслышал его.

– Слава Богу, – вздохнул маркиз, – что наша вера не предусматривает многожёнства. В противном случае, живя в России, где столько красивых женщин, я непременно женился бы до тех пор, пока не был бы разорён.

– Либо, напротив, невероятно разбогатели бы, получая приданое каждой невесты.

– О, какой женщине надолго хватит приданого, когда мода быстро меняется? – удивился Шале, и удивился искренне.

– У вас, маркиз, никто в подобном вопросе не выиграет спор, – уколол его князь.

Радневский не упустил случая поинтересоваться, не надумал ли Георгий Павлович и сам опять жениться? В конце концов, если обсуждать личную жизнь, так уж без исключений. Но Артемьев пошелестел газетой и равнодушно проговорил:

– «Женишься ты или не женишься – всё равно раскаешься»[4].

– Я бы на вашем месте всё-таки женился. Гораздо спокойнее жить, когда воспитанием детей занимается жена.

– Жёны склонны воспитывать не только детей.

– Сомневаюсь, князь, что вас кто-либо решится воспитать, – съязвил Шале, отходя от стола и присаживаясь на диван.

Бенкендорф едва заметно покачал головой: если бы маркиз помнил, зачем пришёл сюда… Но самонадеянный французишко то злил его самого, то пытался куснуть князя, а в основном умудрялся делать и то и другое одновременно.

– Теперь надо заниматься воспитанием не жён и мужей…

– А, к примеру, географов, – отчётливо произнес Артемьев, и в кабинете стало очень тихо. Князь отложил газеты.

Бенкендорф почувствовал на себе его пронзительный взгляд, и в который раз испытал желание ответить резкостью. Но не смог. Разум мгновенно взял верх над спровоцированными эмоциями.

– О-о, господа, давайте не будем затрагивать тоскливые темы, – протянул Шале. – В такой чудесный день хочется говорить о чём-нибудь лёгком, приятном… например, о моей книге. Писательский талант в наше время – редкость. Я и Пушкин…