– Я её мир нарушать не стану.

– Уехать бы тебе, пока всё не утрясётся.

– Нет уж, благодарю! – Ильин отпрянул от заботливого друга. – У меня уйма дел, а ты предлагаешь всё бросить и бежать. Если б ты знал, как хотел я вернуться в Россию!

Ильин махнул рукой и пошёл к саням. Батутин, громко вздохнув, потопал за ним.

В кабинете князя Артемьева собралось несколько человек. Маркиз де Шале, оседлав стул, возил чернильницу по крышке массивного полированного стола, обычно предназначавшегося для работы. Настроение маркиза было почти хорошим, и он то и дело откалывал колкие реплики от своих неистощимых запасов острот. Граф Радневский сидел по соседству в кресле, закинув ногу за ногу, и шлифовал ногти пилочкой, с которой редко расставался. Он любил шутки только понятные ему и касающиеся других, поэтому репликам, подчёркивающим слабости их общих знакомых, улыбался очень даже искренне. Его крупная голова в светлых кудрях сидела на пьедестале мощных плеч и подрагивала от смеха, судя по звукам, вырывающегося из больших глубин. Видимая часть шеи у Фёдора Александровича отсутствовала, но это не мешало ему вовремя поворачивать голову на каждую новость. Князь, расположившись у окна, просматривал последнюю прессу. Он был самым мрачным из присутствующих, но, зная его скверный характер, никто из гостей тому не удивлялся, и расходиться никто не хотел. Артемьев уже не раз, словно ненароком, взглянул на настенные часы, на его смуглом лице с резкими чертами не раз отразилось нетерпение, и всё же каждый из них знал, что, будь у князя другие планы, он давно бы нашёл способ выставить всех за дверь. Бенкендорф относился к подобным манерам так, как требовали обстоятельства, ему было вполне уютно на диване, и он почти отдыхал, периодически корректируя текущий полилог… Чисто мужская компания. Господам было о чём поговорить.

– Такая серьёзная с виду дама, что никогда бы не подумал… – Шале хихикнул. – Воистину женщины устроены куда сложней, чем возможно понять. Женская душа – тема до сих пор неизученная.

– А-а, куда там! – Радневский неудачно махнул рукой, и пилочка выскочила на ковер. Поразмыслив, он сдвинул своё крупное тело на край кресла. Только качественная мебель могла промолчать, когда граф решил наклониться, не отрываясь от сиденья – пилочка лежала всё-таки на расстоянии, советовавшем встать и сделать шаг.

Шале оставил чернильницу в покое, покрасневшее графское лицо приковало к себе его взгляд.

– В её возрасте… пора бы… побеспокоиться и о душе, – тяжело проговорил граф, продолжая осторожно тянуться за пилочкой.

– В любом возрасте полагалось бы беспокоиться о душе, – хитро улыбнулся маркиз.

Бенкендорф вытянул ноги в начищенных до блеска сапогах, и тоже наблюдал, как пальцы Радневского подбирались к заветной цели.

– А вы как считаете, князь? – спросил генерал на всякий случай, хотя наперёд знал, что князь ускользнёт от прямого ответа.

– Мне не нравится слово «беспокоиться», – казалось, хозяин дома напряг все мышцы лица, чтобы не зевнуть во весь рот.

– А каким бы словом вы заменили его?

– Я бы вообще не затрагивал тему, в которой отсутствуют факты, – тёмные глаза князя увели от зрителей неприязненный взгляд.

– Это уж точно, – усмехнулся Радневский, наконец поднявший пилочку и вернувшийся в исходное положение.

Маркиз посмотрел на собственные ногти и остался доволен. Потом провёл рукой по волосам, взялся за галстук и потянулся взглядом к ближайшему зеркалу. Но зеркал здесь было маловато… Шале с удивлением заметил, что после ремонта в кабинете князя вообще осталось всего одно зеркало, и висело оно в таком месте, что маркиз не обнаруживал в нём своего отражения. Впрочем, там не отражался никто – лишь часть интерьера, да и то не самая лучшая… И Шале снисходительно подумал о том, что природа не всех одарила изысканным вкусом.