– Государь любит вас, Жоржи, – в голосе Ирен зазвучала ласка. – Вы стали другом Николая Павловича ещё до того, как он взошёл на престол.

– У царя не может быть друзей.

– Тогда назовём это симпатией, привязанностью, доверием. Разве этого мало?

– Только один из нас принадлежит другому, – сухо заметил он.

– Вас отягощает это?

– Я пока ещё волен выбирать свою судьбу.

– Мой милый Жорж, вы в самом деле верите в это? – она сдержалась, чтобы не засмеяться.

– Я рядом с царём не потому, что это мне удобно, а потому, что в самом деле хочу ему служить, – Артемьев холодно посмотрел в глаза Ирен.

– О Жорж… – Кантелли погладила его по плечу, поняв, что задела за живое, и задела не там, где хотела.

Он прижался губами к её пальцам, но только на миг.

– Надеюсь, мадам, вы больше не станете хандрить из-за такой безделицы, как нынче.

– Безделицы? О чём вы, дорогой?

– Значит, вы уже не расстраиваетесь по поводу предстоящей женитьбы графа?

– Ах, вот вы о чём! Удивляюсь, как вы любите слово «безделица» при всей вашей не проходящей деловитости, – она попыталась нахмуриться.

– Кроме слов, нет верных средств называть вещи своими именами.

Ирен снова взялась за локон.

– Баронесса Фредерикс по секрету сказала, что ваше новое увлечение на сей раз никому не удалось разгадать. Вы и со мной не поделитесь, Жоржи?

Он покачал головой, не сводя с неё слегка насмешливого взгляда.

– Я так и думала: сплетни.

– Не более.

– А как вам новое увлечение нашего маркиза? – она ловко щёлкнула пальцами, как это делал маркиз.

– Которое?

– Смеётесь? Все заметили, а вы – нет?

– Не верьте никому, дорогая Ирен. Ольгой Топориной может увлечься географ, но не маркиз де Шале – она слишком незаметна.

– И всё же вы заметили это.

– Только потому, что она стала объектом его внимания.

– И всё равно я его не понимаю. Бедная Луиза!

Губы князя дрогнули в кривой улыбке.

– Я, конечно, не испытываю к Луизе дружеских чувств, – почти весело сказала Ирен, – но, признаться, не ожидала, что маркиз готов так насолить ей.

– Бросьте, мадам, в сплетнях истины не найти.

– А вы знаете истину? Жорж, дорогой, что же вы мучите меня…

Артемьев поменял положение тела и стал разминать затёкшую руку.

– Жоржи… А впрочем, какое нам до них дело. Я теперь так редко вижу вас…

…Кантелли долго не задержалась. Она знала, что Георгию предстоит дежурство во дворце, и что он не любит, когда его вынуждают лишний раз смотреть на часы. Знала, что снова приедет к нему, и всё будет так же. Он устанавливал правила, которые по привычке никто не оспаривал.

Софи влетела к отцу в кабинет, когда он собирал в папку какие-то бумаги. Пьер, бежавший за ней, резко затормозил в дверях и поспешил спрятаться, пока отец не увидел.

– Папа! Папочка! Он хочет ударить меня! – завизжала Софи, прячась за письменный стол. – Спаси меня, папочка!

– Мне некогда.

– Пьер бежал за мной до самого вашего кабинета, – пожаловалась она, выходя из убежища.

– Может, есть тому причина?

Софи увидела в дверях голову брата, и, снова завизжав, повисла на руке отца. Папка с документами упала на пол, несколько бумаг выскользнуло из неё. Артемьев, не проронив ни слова, отстранил от себя дочь, но не успел наклониться за папкой, как Софи уже подняла и её, и выпавшие бумаги.

– Прости меня, папочка. Ты же не сердишься на меня? Не сердишься? – девочка заглядывала в его глаза, пока он не улыбнулся.

– Ну, иди ко мне, моё сокровище, – Артемьев присел на стул.

Софи, прильнув к нему, провела пальчиком по серебряному шитью на мундире.

– И как скоро вы вернётесь? – она говорила отцу «вы» только тогда, когда этого требовали обстоятельства, или когда хотела придать словам особую весомость.