– У вашего отца гостья, и было бы неприлично…

– Прилично! Баронесса всегда мила ко мне, – и Софи стала огибать француженку, стараясь пробраться к двери.

– Но мадемуазель! – гувернантка попятилась назад, заслоняя собой дверной проём. – Баронесса всего лишь из вежливости не может сказать вам, что ваше присутствие там нежелательно. Георгий Павлович велел вам делать уроки.

– Я не слышала… Но если папа просил меня об этом, то я соглашусь. Только сперва уточню, – Софи, нырнув за спину гувернантки, без оглядки помчалась к отцу. Остановившись перед гостиной, она отдышалась. – Папочка! – и быстро оказалась возле отца. – Милая баронесса! Позвольте мне показать вам мои последние рисунки. Я так старалась. И мадемуазель Жаклин похвалила меня, – Софи потупила взор, заметив появившуюся следом за ней гувернантку.

– Дитя моё, я уверена, что у вас получились превосходные рисунки, – усмехнулась рыжеволосая гостья. – Но вы, кажется, забыли их принести.

– О, я сейчас за ними схожу! – обрадовалась Софи и бросила в сторону Жаклин победный взгляд.

– Но как же этика?

Отец жестом дал понять разволновавшейся гувернантке, что та пока может отказаться от идеи усадить его дочь за парту. Софи, забыв об уроках и недавнем побеге, засмотрелась на платье гостьи. Баронесса всегда одевалась нарядно и даже среди других нарядных дам выглядела как-то особенно. Софи не могла выразить точно свои впечатления, но знала, что ей нравится в этой женщине не только цвет волос и отсутствие робости перед отцом, как знала и то, что баронесса была единственной гостьей, при которой он мог появиться в домашнем халате.

– Прелестное дитя, – улыбнулась Кантелли, когда девочка вышла.

– Дитя, которое быстро сделало вас своей сообщницей.

Баронесса задумчиво намотала на палец переливающийся медью локон. На её бледном лице брови застыли, как тонкие крылья парящей птицы, а губы, накрашенные яркой помадой, слегка приоткрылись, готовые выпустить вздох или слово. Артемьев протянул ей бокал шампанского.

– Не нравится мне сегодня ваше настроение, Ирен.

– Оно и самой мне не нравится. После бала у Шале я что-то плохо стала спать.

– Неужели маркиз стал причиной вашей бессонницы?

– О нет! Разве милый маркиз может вызвать серьёзные разногласия в моей душе? – баронесса отпила из бокала и позволила себе вздохнуть.

– Тогда кто?

– Пожалуй, никто. Просто я узнала, что граф Радневский собирается жениться на сестре Элен… той самой Элен, которую ваш опекун увёл у графа. Впрочем, дело не в том, на ком женится Фёдор Александрович, а в том, дорогой Жорж, что он всё-таки женится. Это грустно.

– Кому грустно? – князь не разделял настроения гостьи.

– Мне. Мысли о моём семейном положении сами собой пришли в голову. Если я всё же решусь снова выйти замуж, то выбирать будет не из кого. Или старики, или бедняки, или непроходимые тупицы… а ещё убеждённые холостяки. Мы ведь с вами, мой друг, два вдовца, свернувшие в русло холостяцкой жизни. Что мы можем изменить?

Артемьев отставил бокал.

– Ничего, Ирен. Ничего мы не можем изменить, ибо воля наша не вольна выбирать, а мозги отчаялись найти подходящий повод для размышления. Лучше оставить всё, как есть, и сладостно предаваться хандре, которая нынче становится всё более популярной.

– Ах, Жорж! Мне не до шуток.

– Я не шучу. Вы не спрашивали себя, почему я люблю появляться с вами в обществе?

– Ну, уж не потому, что готовы объявить о нашей помолвке. Наши с вами отношения носят характер взаимовыгодной сделки: единственное обязательство с каждой стороны – это никаких обязательств.

– Я ценю ваш острый ум и хорошую память, – он посмотрел в её золотистые глаза. – Ценю ваше чувство юмора и множество других достоинств.