Мы вернулись к столу, и она, хихикая, налила в бокал для шампанского густой желтый виски, жестом показывая, чтобы я выпила все залпом, пока никто не видит.
– Кайф, – заулыбалась я и уже совсем скоро почувствовала знакомую легкость, радость, желание говорить и говорить.
Теперь стало понятно, почему перед нами столько нетронутых закусок. Алкоголь притуплял чувство голода, и есть никому не хотелось.
Я обратила внимание подруги на Бирюзового Пиджака. Он стоял у соседнего столика и, сильно жестикулируя, что-то рассказывал двум девушкам.
– Энн, обычно в таких ситуациях ты очень ревновала.
– Сейчас нет никакого смысла.
– Почему?
– Потому что наша цель вон там, – и Энни указала на солидного мужчину лет пятидесяти у барной стойки, медленно потягивающего виски.
– Не поняла. Так это не твой парень?
– Не-е, с ним можно потусить, но ничего больше. А все деньги как раз у того, что постарше. Его зовут Рон. Знаешь, мне кажется, он импотент.
– С чего ты взяла?
– Ну, я же была у него, и он даже пальцем меня не тронул. Устроил дома что-то наподобие афтерпати.
– А может, он того?..
– Да нет, не думаю. Домой-то он меня все же к себе отвез… Знаешь, я кое-что придумала на сегодня, с пустыми руками мы точно не останемся.
Подошел счастливый Мил. Кажется, улыбка никогда не сходила с его лица.
– Кэтти, котенок, давай выпьем с тобой по бокалу «Дом Периньон» [1] за наше знакомство!
Он наполнил бокалы, и Энн, подмигивая, протянула мне один. Потом еще и еще… Странная горечь на языке смешалась со сладкими пузырьками игристого. Потом я ощутила слабое головокружение. Всё преобразилось, края стола округлились, лица вокруг по-дружески улыбались, внутри осталось только умиротворение, спокойствие, любовь и полное доверие. Мне больше не нужно было смотреть на происходящее своими глазами, я будто провалилась вглубь собственного сна и наблюдала за всем со стороны. Вот Энн тянет меня за руку, вот мы садимся в огромный черный лимузин… Никогда не видела обивку салона в расцветке леопарда! Я заворожённо изучаю рисунок сиденья под собой и в ужасе нахожу, что мои ноги тоже становятся леопардовыми. Энни смеется с Милом, а Рон по-прежнему выглядит очень серьезным. Затем белый, как призрак, дом, окруженный темным ковром травы в ночном свете. Длиннющий коридор как наша комната в общежитии, только стены украшены шпоном американского ореха, а не дешевой желтой краской в жирных пятнах. Вот гостиная, белый кожаный диван и длинный дубовый стол, похожий на некую сцену, занимающую бо́льшую часть комнаты, а над ним огромная, как в театрах, люстра. Глоток виски с вишневым вкусом, сигарета с тем же вишневым вкусом, усиливающая и дополняющая аромат, как хорошая музыка, которая и заиграла в самый нужный момент.
Энн тащит меня к столу.
– Кэт, Кэтти, помнишь, ты говорила, что вместо юридического хотела поступить в театральный? – шепотом спрашивает Энн.
– Не помню такого…
– Это театр, Кэт! – не слушая меня, продолжает Энн. – Представь, что играешь роль. Ты же актриса, самая настоящая актриса…
Энни шепчет эти слова мне в затылок, медленно поворачивает мою голову в сторону Рона, наматывая мои волосы себе на руку и обжигая своим дыханием мои запястья. Ее прикосновения легкие и чувственные. В них столько тепла и нежности. Ее волосы, как водопад, стекают на мои плечи. Боже мой. Она поворачивается ко мне и приковывает меня взглядом. Я больше не вижу ничего вокруг, кроме пелены ее желтых глаз, похожих на слиток золота в оправе из черных и грязных рук, глаз, затягивающих в водоворот океана, на дне которого скрываются блики солнечного света. Чьи-то тяжелые дубовые руки касаются меня сзади и вырывают из теплого бриза, обдувая чужим холодным дыханием. Энни непрерывно шепчет мне вслед, повторяя и повторяя: