И над сиденьем он полувисит.

Взглянул на счётчик скорости полёта.

В одну секунду вёрст почти пятьсот.

Прямой луч солнца проникает слёта

сквозь окуляр и в глаз коллегу бьёт.

А тот висит, сидения касаясь.

то дышит, то не дышит, задыхаясь,

стеклянные глаза, зубов оскал…

Он медленно, но верно умирал.

Соль едкую ему подносит к носу

окрепшею рукой, восставший Лось.

Тот глубоко вдыхает чистый воздух,

глаза открыл, давленье поднялось.

Он на пол опустился, озираясь.

И снова всплыл, в сиденье упираясь.

«Мстислав Сергеич, часом, я не пьян?–

задал вопрос, волненьем обуян.

Лось приказал ему заняться наблюденьем

сквозь верхние глазки. И тот полез

вверх по стене, не ведая сомненья,

как будто ждал сейчас любых чудес.

Прильнул к глазку. Темно и безнадёжно.

И рассмотреть, что-либо невозможно.

А Лось свой фильтр надел на окуляр,

что к солнцу обращён. И, как пожар,

он видит в темноте клубок косматый.

С его боков, как крылья в пустоте,

туманности из света. Две громады

вращаются в бездонной черноте

Они бледней зодиакальных крыльев.

На грани между небылью и былью,

отброшены от солнца навсегда.

А справа одинокая звезда.

От живописного огня вселенной

Лось оторвался. Окуляр прикрыл,

и к третьему глазку подполз на смену.

Взглянул в него, и тут лишился сил.

В густой, глубокой тьме, почти что рядом

плыла непостижимая громада.

С тревогой Гусев крикнул: «Что летит?

Штуковина, не ясная на вид»!

Громада уходила вниз, светлела.

Скалистый гребень начал проступать.

«Мы сблизились с одним небесным телом.

И спутником его мы можем стать! –

воскликнул Лось.– Не может быть опасней!

Нам нужно избежать судьбы ужасной»!

Рукой дрожащей, из последних сил,

Лось до предела реостат включил.

Внизу, под ними всё зарокотало.

Был риск взорвать летящий аппарат.

У Лося сердце биться перестало.

В поверхность впился отрешённый взгляд.

Он видит тени скал на мёртвой глади.

Они освещены по ходу сзади.

Лось мыслит (голова его ясна)

«Ещё мгновенье – взрыв и тишина»!

В предсмертное мгновенье он заметил

развалины строений между скал.

Они мелькнули в голубом отсвете.

Внезапно вид растаял и пропал.

За остриями скал обрыв и бездна

бездонные объятия разверзла.

Спасённый аппарат во тьму летит.

Погибшая планета позади.

Вдруг Гусев крикнул: «Гляньте, не луна ли»?

Он отделился от стены. Повис.

Лягушкой раскорячился. Смеялись.

Как будто право обрели на жизнь.

Лось неспеша от пола отделился

и к трубке в верхней части приложился.

Глядел, глядел, не отрывая глаз,

на ослепительно сиявший Марс.

Спуск

Диск Марса розовато-серебристый

всё ближе, всё крупнее, всё ясней.

На Южном полюсе цветком искристым

ледовое пятно в красе своей.

Три точки у экватора открылись.

Чернеют пятна, что соединили

две линии прямые меж собой.

Два крайних сведены большой дугой.

На тело Марса к Западу, к Востоку,

наброшена прямых каналов сеть.

На Севере планеты их немного.

И там темно, всего не рассмотреть.

Лось вглядывался в линии каналов.

Под чётким их рисунком различал он

другие – полустёртые штрихи.

Как на заплатке старые стежки.

И вдруг диск Марса дрогнул, покачнулся

и в окуляре медленно поплыл.

Лось тотчас к реостатам повернулся:

«Нас Марс в объятья плотно захватил!

Мы падаем»! А аппарат свободно

к планете горлом повернул охотно.

Лось тотчас сбросил тягу, а потом

едва не воспарил под потолком.

Затем, с трудом вернувшись к управленью,

он двигатель рабочий отключил.

И тишины безумные мгновенья

лишили экипаж на время сил.

Уткнулся Гусев головой в подушку.

У Лося плотно заложило уши.

Он голову руками обхватил,

но полное сознанье сохранил.

Теперь лежал он на полу кабины

и наблюдал стремительный полёт,

как Марса изменяется картина –

неукротимо ширится, растёт.