– Потерпи немножко, отец смажет тебе спину целебной мазью, и боль пройдет, – успокаивал его Худайберды.

Темир, скрипя зубами терпел и больше не проронил ни слова. Да и как могло быть по-другому, если еще совсем недавно они с Худайберды поспорили, кто дольше сможет удержать в ладони раскаленный уголек. Тогда победил Темир. Не мог же он сейчас показать свою слабость.

Дружбе таких непохожих друг на друга Темира и Худайберды было всего несколько лет. Она началась, когда в кишлак Кохи-Саяд пришел кузнец Курбан, чтобы подковать лошадей. И так ему здесь понравилось, что он, забрав сына, вскоре перекочевал из долины в высокогорье. Всем миром построили кузню. Инструменты кузнец привез свои. С тех пор жителям кишлака уже не было необходимости спускаться за каждой металлической мелочью в долину.

Худайберды, несмотря на свой юный возраст, был весь в отца, такой же кряжистый и широкий в плечах и такой же, как и он, спокойный и благодушный.

Постоянно помогая отцу в кузне, Худайберды редко участвовал в играх детворы. А если и участвовал, то чаще в качестве зрителя. Это и понятно, ведь сверстники для него были мелковаты, а юноши постарше смотрели на него свысока, не принимая его в свои взрослые игрища.

Однажды в жаркий полдень, за скалой, запретном для мужчин месте, где изредка плескались в реке горянки, Темир увидел прячущегося за камнями Худайберды, который явно кого-то там высматривал. Заглянув за скалу, он увидел плещущихся, визжащих от удовольствия девушек и женщин в длинных до пят мокрых рубахах, плотно облегающих их разгоряченные тела.

– Ах, сын шакала, – грозно промолвил Темир, вплотную приблизившись к парню. – Как ты смеешь попирать наши горские обычаи? – уже громче сказал он над самым ухом Худайберды. И, не дожидаясь, пока тот, ошарашенный внезапным вопросом, придет в себя, словно барс, кинулся на него.

Завязалась борьба. Сын кузнеца быстро скрутил Темира и, подмяв его под себя, прохрипел в самое ухо:

– Я не знал, что подсматривать за девушками у вас такой страшный грех. В долине мы частенько это делаем, – откровенно признался Худайберды и чуть ослабил свою хватку. Этого было достаточно, чтобы Темир ужом выскользнул из-под него и вновь с еще большей решимостью накинулся на противника.

Худайберды снова обхватил своими жилистыми и цепкими руками стройный стан Темира и бросил его на землю. Расцарапав об острые камни в кровь руки, тот вновь пытался освободиться, но сила была на стороне сына кузнеца. Но несмотря на это у обессиленного борьбой Темира ни на мгновение не возникала в голове мысль просить о пощаде.

Худайберды, поняв, что, даже обладая еще большей силой, он никогда не заставит своего недруга сдаться, отступил от него на шаг и неожиданно предложил:

– Давай забудем обо всем, что было, и будем друзьями.

Худайберды, бесхитростно глядя в глаза Темира, протянул ему руку. Тот, опершись о нее, поднялся и сквозь разбитые в кровь губы процедил:

– Я уважаю силу, но больше всего на свете я уважаю честь горца.

– Я тоже хочу стать настоящим горцем, – искренне произнес Худайберды и, вытащив из широких штанин кусок холстины, которой в кузнице вытирал пот, протянул своему новому другу.

Вытерев нос и окровавленные губы, Темир, вернув тряпицу, искренне произнес:

– Спасибо, друг!

С тех пор Темир и Худайберды были не разлей вода.

Вот почему, когда, оправившись от побоев, Темир заявил, что пойдет в горы искать тела отца и брата, чтобы с честью предать их земле, Худайберды ни минуты не мешкая решил идти вместе с ним. Старый Курбан, с гордостью глядя на сына, который в самую трудную минуту не мог оставить друга в беде, без всяких возражений его отпустил.