– А-а-а, я что-то слышал об этом, – вспомнил вдруг Темир-бек. – Три месяца назад Его Высочество отправил меня встретить караван с английским оружием, который прибыл из Индии. Среди сопровождающих караван от границы был и какой-то толстяк-курбаши со своими людьми. Он мне по секрету сказал, что скоро со своими джигитами пойдет обратно в Бухару, чтобы вновь, как и раньше, истреблять неверных. Возможно, это и был ваш знакомый.

– Возможно! – неопределенно сказал Ислам-бек…

Ранним утром следующего дня, в самом начале ущелья, выходящего к перевалу, за которым на труднодоступных склонах, словно ласточкины гнезда лепились горные кишлаки, от многочисленного отряда Ислам-бека отделились пятьдесят всадников и под командованием молодого караул-беги Темир-бека поскакали по узкой и глубокой щели в гору. Место прежней засады искать не пришлось. На скале прекрасно сохранились выложенные из камня укрытия с амбразурами и узкими ходами сообщения.

Оставив лошадей в щели, под охраной десятка воинов, Темир-бек расставил остальных на заранее оборудованных позициях. Приказав всем затаиться, он отъехал на своем жеребце на версту и в бинокль пристально осмотрел место своей засады. Ничего, могущего привлечь внимание, не было заметно. Даже невысокое, сложенное из камней укрытие, сливалось с серой массой, нависшей над ущельем скалы.

«Ну что ж, – подумал он. – Проверим тактический прием курбаши Наби-хана. Может быть, нам так же, как и ему, повезет»!

– Люди! Эй, люди! Сбросьте ваш сон, собирайтесь к мечети. На нас надвигается беда! – слышались крики глашатаев на кривых и узких улочках кишлака Кайсар, спрятавшегося от суетного мира в отрогах Каратау. Вскоре на площади перед мечетью собралась многочисленная толпа. Люди, тихо переговариваясь, с нетерпением ждали, что скажет староста кишлака.

Выйдя вперед, староста взволнованно провозгласил:

– Мусульмане, я позволил себе оторвать вас от важных дел, потому что пришел час защищать наш кишлак, наши дома и наши семьи от кровожадного курбаши Ислам-бека. Полчище ширбачей движется на нас, чтобы склонить наши сердца и души в поклоне эмиру и его приближенным. Этот сын разводки и шакала снова хочет надеть на нас цепи рабства, сброшенные с наших шей большевиками, чтобы, как и прежде, пить нашу кровь, насиловать наших жен, продавать в рабство наших дочерей. Этот преисполненный самодовольства и гордыни курбаши, да сгорит душа его в аду, прислал к нам своего посланца, который объявил мне слова своего людоеда-хозяина:

«Мы слышали, что в Кайсаре люди впали в разврат и отказали в гостеприимстве моему курбаши Ниязу. Поэтому приказываю… – Голос аксакала дрогнул. – Приказываю сегодня же собрать мне и моим людям сто подков, пять пудов фамиль-чая, пуд кок-чая, пятнадцать фунтов чилимного табаку, тридцать баранов, пятнадцать пудов риса, два пуда кишмиша. Ослушникам – наказание, их семьям – разорение».

Слышали, люди? Живодер и насильник идет к нам. Конница его кровавых подручных скачет к нашему кишлаку. Я взываю к вам, сельчане: до каких пор мы будем терпеть этих голодных, бешеных собак?!

Толпа угрюмо молчала. Каждый вспоминал, какие беды и несчастья пришлось перенести каждому из них за последние годы, и особенно в прошедшем году. Тогда в кишлаке расположился лагерем Наби-хан, загнанный в поднебесные дебри красными кавалеристами. Причитания женщин и многочисленные холмики могил оставили после себе моджахеды ислама после своего ухода. Вот и сейчас жестокое и кровавое воинство под предводительством самого Ислам-бека движется в их небольшую, защищенную от ветров хребтом Каратау высокогорную долину, чтобы на улицах кишлака вновь слышался плачь и стенание женщин, чтобы под пулями и ножами бандитов падали в пыль отцы семейств и джигиты, осмелившиеся поднять руку в их защиту.