Далее Гайдар бегло анализирует прозападные реформы Петра I, однако, и они его не устраивают. «В петровской политике обе альтернативные линии причудливо переплетаются, и все же опора на государственную силу, машину принуждения явно преобладает. Разумеется, Петру и в голову не приходило хоть в чем-то ослабить государство, но, наоборот, он стремился резко усилить его как главный инструмент для решения национальных задач. Самое яркое наглядное свидетельство характера петровских модернизационных усилий – увеличение государственного финансового гнета» [9, c.49]. А тот факт, что «слаборазвитая страна» должна была постоянно противостоять и довольно успешно агрессии столь любезного автору Запада, он даже не упоминает.

В книге «Долгое время», изданной в 2007 году или 10 лет спустя после «Государства и эволюции», оценки значительно смягчаются. Он снисходительно замечает, что Россия в XI—XIII веках «удаленная от центра европейских инноваций и потому относительно малоразвитая, была… со всей очевидностью европейской страной». Однако недовольство автора по-прежнему вызывает то, что «догоняющее развитие» испокон веков шло в неправильном русле. «Российская политическая элита хотела заимствовать не европейские институты, на которых базируются достижения Западной Европы, а военные и производственные технологии, опираясь при этом на финансовые ресурсы государства, не ограниченные ни традициями, ни представительными органами» [10, c. 260, 273—274]. Не вдаваясь в подробности, хотела бы привести только один пример, разоблачающий надуманность этой игры в догонялки, которую нам упорно хотят навязать. Именно массово копируя западные технологии, а не западные институты, Китай под руководством компартии не только догнал, но и перегнал страны семерки и уже идет вровень со США. А по некоторым показателям, таким как развитие 5G технологий, обогнал Запад.

Причина отставания Востока от Запада, согласно упрощенному схематичному подходу Гайдара кроется, конечно же, в отсутствии частной собственности. «Отсутствие традиции глубокой легитимности собственности – вот что трагически отличало Россию от Европы. Отсутствовал, по сути, главный психологически-культурный стержень, на котором крепилось все здание европейского капитализма» [9, c.55]. Предельно упростив теорию Маркса и ее воплощение при социализме, Гайдар сводит их к примитивной схеме. «Экспроприация частной собственности – государственно-бюрократическая собственность – частно-бюрократическая. Вот формула развития социалистического общества от рождения до гибели». И отмечает далее, «В принципе мы здесь сталкиваемся с частным случаем общей проблемы всех восточных деспотий, о чем уже говорилось, – универсальным стремлением чиновников „приватизировать“ свою власть, превратить ее в собственность» [9, c.94].

Вот здесь обнажается голая и неприглядная истина. Эффективность частной собственности не при чем. Главное – скачок из неволи азиатского способа производства в царство западной свободы. Для этого нужно демонтировать государство (причем любое, не только социалистическое, но и капиталистическое, феодальное), а сделать это возможно, лишь выбив из государственной конструкции краеугольный камень – государственную собственность. Вот и получается, что приватизация – это не экономический, а политический проект. Дальнейший анализ покажет именно политическую направленность приватизации 1990-х годов в России, которая проводилась под прикрытием радикальной экономической реформы.

Дальше начинается самое интересное – идеолог и зачинатель либеральных реформ объясняет логику приватизации в России. Он постепенно готовит читателя к этому, начав с того, что «номенклатурная приватизация» в СССР началась задолго до его развала, а российская приватизация была закреплением статуса-кво. Далее, повествует он, «начались „пожарные реформы“, и была призвана команда „камикадзе“. Нас позвали в момент выбора. До этого времени номенклатурная приватизация развивалась по классическому при „азиатском способе производства“ сценарию: приватизация как тихое разграбление сатрапами своих сатрапий. В средние века этот процесс мог тянуться десятилетиями, при современных темпах хватило и трех лет (1989—1991), чтобы увидеть дно колодца. Но принципиальные черты остались те же: келейная, паразитическая приватизация без включения рыночных механизмов и смены юридических форм собственности» [9, c.127 -129].