Салих до сих пор сжигал себя изнутри сожалением, что не смог, не сумел уберечь сына от войны. Чувство собственной никчемности, смешанное с едкой, разъедающей виной, стало постоянным спутником. Хотя, если быть до конца честным с самим собой, он понимал: даже если бы ему удалось спрятать Азамата, укрыть от мобилизационных сетей, эти же самые чувства – вины и бессилия – терзали бы его с не меньшей силой, лишь приняв иную форму. Ведь существует не только хрупкое равновесие семьи, но и грозная, неумолимая безопасность государства. И когда эти две силы вступают в непримиримый конфликт, когда личные интересы сталкиваются с жерновами государственной машины, счастье становится недостижимой химерой. Никто не может быть счастлив в таком расколотом мире. Чтобы исцелить этот разлом, чтобы вернуть людям утраченную гармонию, нужна была его музыка. Та самая, еще не рожденная Мелодия.

Поначалу эта идея казалась ему недостижимой вершиной, прекрасной, но совершенно нереальной мечтой, порождением воспаленного от горя и отчаяния разума. Но постепенно, день за днем, Салих сживался с этой мыслью, она пускала корни в его сознании, становилась навязчивой идеей, единственной надеждой. Он начал фиксировать на инфокристаллах памяти обрывки музыкальных фраз, случайные гармонии, рождавшиеся в голове. Он погрузился в изучение древних трактатов и новейших исследований по психоакустике, нейролингвистическому программированию звуком, теории волнового резонанса и влиянию музыкальных вибраций на человеческое сознание и физиологию. Он неустанно совершенствовал свое мастерство, оттачивая каждую ноту, каждый нюанс. То, что музыка обладает колоссальной, почти мистической властью над человеческими эмоциями, известно даже ребенку. И цель – создать Мелодию, способную многократно усилить светлые, созидательные чувства в душе каждого человека, – уже не казалась такой уж фантастической.

Наука давала ему ключи. Изменяя темп композиции, можно было синхронизировать его с сердечным ритмом слушателя, ускоряя или замедляя его, вводя в состояние возбуждения или глубокого покоя. Модулируя музыкальные частоты, можно было напрямую воздействовать на биоэлектрическую активность мозга: альфа-волны несли умиротворение и релаксацию, бета-волны стимулировали концентрацию и интеллектуальную деятельность, а тета-волны открывали врата в подсознание, в состояние глубокой медитации, на грани сна и яви.

Ясные, чистые, гармонично сочетающиеся звуки – консонансы – рождали в душе светлые переживания, чувство безопасности, покоя и внутреннего комфорта. Переход в мажорную тональность вызывал прилив радости, волну позитивных эмоций. Впрочем, при умелом, почти алхимическом использовании даже минорные гармонии, пронизанные светлой печалью или героическим пафосом, могли вызывать сходные по силе катарсические переживания. И, конечно, нельзя сбрасывать со счетов магию тембра, богатство звуковой палитры, и динамику – от едва слышного шепота до оглушительного фортиссимо, сотрясающего все существо.

Все эти принципы были давно известны, многократно подтверждены научными экспериментами. Возможность создания музыки, пробуждающей в людях добро и сострадание, была неоспоримым фактом. Это было возможно. Все теории, все исследования кричали об этом. Но почему-то ни один композитор на Земле, ни один гений прошлого или настоящего не смог создать такую Мелодию. Во всяком случае, на сегодняшний день ее не существовало. И этот парадокс – очевидная возможность и полное отсутствие результата – был невероятно притягателен для Салиха, как для любого истинного творца. Раз это возможно, но еще не сделано, значит, кто-то должен сделать. И этим кем-то мог, должен был стать он, Салих. Это был его шанс. Его миссия. Возможность доказать не миру, но самому себе свою истинную ценность, оправдать свое существование.