Этого Хасан не мог стерпеть. Он бросился на обидчика и изо всей силы ударил его головой в живот. От неожиданности мальчик сел в пыль, потом опять рассмеялся и, миролюбиво глядя на малыша, который, сжав кулаки, стоял перед ним, произнес:

– Что же ты бьешь своего двоюродного брата, родича, который спас тебя от порки? Если бы ты попался в руки того плосконосого старика, он бы тебя выдрал!

– А зачем ты обидел моего отца? – все еще сжимая кулаки, спросил Хасан.

– Я не оскорблял твоего отца. «Кожаными поясами» мы зовем стражников, они причиняют нам много хлопот, вот мы их и не любим. Но ведь твой отец умер, поэтому тебе нечего обижаться. А добром мы зовем деньги – золотые и серебряные монеты, и медными мы тоже не брезгуем, ведь все добро от Аллаха! А ты, видно, неплохой парень и можешь постоять за себя. Как тебя зовут?

– Меня зовут Хасан, моего отца звали Хани ибн Абд аль-Авваль ибн ас-Сабах аль-Хаками ад-Димашки. А как зовут тебя?

– А меня зовут Исмаил Абу Сарика ибн Лисс аль-Лусус ибн Кати ат-Тарик ибн аль-Мутасаллиль фил-ль-лейль, и я из славного рода «сасанидов».

Хасан снова сжал кулаки. Басриец смеется над ним – ведь таких имен не бывает! То, что сказал мальчишка, значит: «Исмаил, отец воровства, сын вора из воров, сын разбойника, сын крадущегося в ночи», а Сасаниды на самом деле – древние персидские цари. Хасан слышал сказки о мудром и справедливом правителе Ануширване из рода Сасанидов. Не может быть, чтобы этот оборванный бродяга происходил из рода славных царей!

Мальчик снова расхохотался, потом произнес:

– Не сердись, уж очень смешно ты говорил о своем отце. Зачем такие длинные имена? Я просто Исмаил, а ты Хасан.

– А почему ты сказал, что из рода Сасанидов? – обидчиво спросил Хасан.

– Ты не знаешь, кого теперь зовут «сасанидами»? – удивился Исмаил. – «Сасаниды» – это наше братство, нас все боятся, а многие купцы даже платят налог нашему старшине шейху аль-Кудаи. Наш шейх поважнее любого из этих купцов, а уж добра у него видимо-невидимо!

– А чем занимается ваше братство? Исмаил улыбнулся:

– У нас есть разные ремесла. Самые старые, у кого почтенный вид, ходят из дома в дом и просят милостыню. Если увидят богатый дом, ставят знак на двери, и тогда наши молодые мастера ночью проделывают подкоп и забирают все добро, какое там есть. А кто берет сок шелковицы и натирает себе спину, а потом проводит полосы, получается точь-в-точь, как рубцы от плети, люди таким дают щедрую милостыню.

Послушай, герой, пойдем со мной, не пожалеешь!

Они долго шли по кривым и запутанным улицам. Хасан крепко держался за руку Исмаила. Наконец вышли на площадь. Она была не такой широкой, как первая, на нее выходили четыре улицы. Народу здесь толпилось еще больше, чем на рынке торговцев тканями. Всюду установлены загородки с возвышениями посредине. В загородках сгрудились рабы. Больше всего среди них африканцев: чернокожих и курчавых зинджей, бронзовотелых жителей восточных берегов, худощавых и стройных эфиопов. Встречались и белокожие рабы, наверное, румийцы*, захваченные в набегах: их привезли сюда, на знаменитый невольничий рынок Басры, с севера. Отдельно стоял самый ценный товар – молоденькие девушки и девочки: белокурые румийки, увешанные серебряными драгоценностями берберки, длиннокосые жительницы Арманийи, и даже дейлемские* девицы в широких сборчатых юбках.

Богато одетые, важные купцы подходили к невольницам, поднимали покрывало и всматривались в лица, а то и ощупывали их. Больше всего покупателей было у этих помостов. Всеобщий интерес вызывали и захваченные в плен широкоплечие и длинноногие темнокожие богатыри; когда работорговцы поднимали их закованные в тяжелые цепи руки, чтобы показать, что товар без изъяна, мускулы перекатывались у них под кожей.