Другим: пыталась приручить стиральный агрегат «Малютку» – механический сатир с ласковым именем, но исключительно мерзким нутром, который с равной вероятностью полоскал носки и организовал локальное полноводие в ванной. Все, кто сталкивался с этой машиной, знали одно: у неё были свои взгляды на семейные порядки, и, если ей не нравилось настроение в доме, она тут же устраивала потоп.

Папа Валерий, в отличие от «Малютки», работал без поломок и без выходных.

Без суеты.

Без паники.

И без сна: чудо природы, доступное только гражданам без детей.

Моряк не плачет.

Он спал по принципу экономии топлива: на ходу, короткими отрезками, строго по необходимости. Правда, бутылочки готовил с той же математической точностью, с какой рассчитывал прочность обшивки эсминцев.

Тем временем Оксана Валерьевна Палацкая спать категорически отказывалась.

Она вообще не уставала.

Её тактические приёмы освежающе будоражили инженерные нервы родителей:

– могла притвориться уснувшей, но, едва её перекладывали в кроватку, тут же включала сирену;

– умела торговаться, уговаривая родителей походить с ней по комнате ещё пару часов;

– протестовала так громко, что соседи думали, что где-то снова взбунтовалась «Малютка».

Бодрствовать милое создание могло часами, невозмутимо изучая окружающий мир.

В пять утра, когда даже самые стойкие партработники сдавались и шли пить «чай», она с абсолютной серьёзностью разглядывала узор на обоях, проверяя их на соответствие нормам ГОСТа.

Жизнь текла между заводскими цехами, чертежами, лекциями и детскими капризами.

В те годы наша семья всё ещё обитала в коммуналке – великом советском изобретении, которое проверяло прочность человеческой психики не хуже военных учений.

Коммунальная квартира была не просто жильём, а лабораторией по изучению взаимодействия людей в стрессовых условиях.

Обычная квартира разделялась на комнаты, где каждая семья получала свой маленький кусочек личного пространства.

Всё остальное – ванная, кухня, коридоры и, конечно же, неврозы – делилось строго по-братски.

В нашей коммуналке помимо нас проживала ещё одна семья – мама, папа и мальчик моего возраста.

Сближение происходило естественно, по признаку синхронизации возраста: если ты появился на свет в одном и том же коридоре с другим человеком, он автоматически становится твоим лучшим другом.

Мы играли, ругались, мирились и снова играли.

Это было детство без великих конфликтов и без эпических драм, только вечный детский коммунизм: кто первый взял игрушку, тот и прав.

Среди политических скандалов на кухне, нерешённых вопросов по очереди в уборную и вечного противостояния «Кто спер чай?» – мы лавировали, не беспокоясь.

Детская логика не требует согласования с реальностью.

Истязательский набор дисциплин вроде «Истории КПСС», «Политической экономии социализма», «Научного коммунизма» и, конечно же, «Основ марксистско-ленинской этики», которые больше напоминали курсы по идеологической дрессировке, чем высшее образование, – всё это молотило по психике, почкам и здравому смыслу.

Советские студенты героически высиживали многочасовые лекции о победе марксистско-ленинского учения над буржуазными заблуждениями, играючи разбирали семантику «Капитала», а цитаты из текста заучивали наизусть, если на экзамене вдруг спросят, сколько раз Маркс чихнул на пятьдесят девятой странице.

Но мать выстояла!

И вышла из этого испытания не только с дипломом под мышкой, но и с железными нервами. А заодно – с чётким рефлексом: при звуках слова «марксизм» автоматически искать ближайший выход и бежать, бежать, бежать…

Диплом инженера-кораблестроителя занял своё почётное место в истории семьи – был торжественно вставлен в рамку и водружён на стену нашей коммуналки на шестом этаже.