Однако, личные убеждения автора использовались не для определения пророческой роли Пушкина, как «сильного зверолова перед Господом» (по аналогии с ветхозаветным Нимродом в одеждах из кожи, которые были сделаны Богом для прикрытия наготы Адама и Евы), а исключительно допустимые по приличию тона и содержанию рассуждения о лирике подданного российской империи. О лирике, словно пронизанной невидимыми нитями сапфира:

Так исчезают заблужденья

С измученной души моей,

И возникают в ней виденья

Первоначальных, чистых дней.

Автор суммировал некоторые исторические и постисторические взгляды на Пушкина, при написании оного сочинения не выходил за рамки личностного восприятия и осмысления зодческой роли национального поэта, изобразил его именно таким, каким представили его современники. Автор не считал для себя дозволенным хоть что-нибудь менять в характере и судьбе Пушкина:

С своим на век соединил.Мое беспечное незнанье Лукавый демон возмутил, И он мое существованье

Слова, cоттенком дерзости, будут встряхивать вас интенсивностью художественных и интеллектуальных впечатлений и побуждать к чтению и мысли, чтобы «сердцу высказать себя»: «Земля мой дом, //Мне крышей неба купол» (Уильям Эйтон, шотландский поэт).

Здесь и суждение Пушкина о судьбе»: «Черт меня догадал родиться в России…с душой и талантом»; «У меня странная судьба…не злой человек, но ничего не делаю приятного ни для себя, ни для других»; и не отпускающая его, словно загадочный взгляд русалки, тема судьбы, безудержная, на подсознательном, иррациональном уровне попытка заглянуть за "покров Изиды", непроглядную завесу будущего. И это восклицание романтического Онегина о неведомой силе: «Что день грядущий мне готовит?»

И «чудесное спасение» провидение, сохранившее его жизнь в Ялтинской купальне…и заступничество за героя Отечественной войны 1812 г. Раевского…дуэль как случай проявления судьбы (повесть «Дуэль»). А рядом – безжалостное, провиденческое:

Невольно к этим грустным берегам

Меня влечет неведомая сила.

И простота жизни: «…Ем я печеный картофель, как маймист (петербургское название чухон), и яйца всмятку, как Людовик XVIII. Вот мой обед. Ложусь в 9 часов, встаю в 7». –Пушкин – Н. Н. Пушкиной, 21 сентября 1835 г., из села Михайловского.

И мечты о самом простом, по – житейски незатейливом:

О, если бы когда-нибудь

Сбылись поэта сновиденья!

Ужель отрад уединенья

Ему вкушать не суждено?

Описанные на таком задушевном эмоциональном подъёме, что ты, как читатель заряжаешься невольно пушкинской трепетном строкой:

На холме домик мой: с балкона

Могу сойти в веселый сад,

Где вместе Флора и Помона

Цветы с плодами мне дарят,

Где старых кленов темный ряд

Возносится до небосклона,

И глухо тополя шумят

И возмущение всем, что уничижало Державу, – поведением «словесной братии» перед заморскими персонами. Узнав о содержании приема в Петербурге «путешественника Ансело», Пушкин пишет с горечью П. А. Вяземскому: «30 словесников давали ему обед. Кто эти бессмертные? Считаю по пальцам и не досчитаюсь. Когда приедешь в Петербург, овладей этим Lancelot (которого я нисколько не помню) и не пускай по кабакам отечественной словесности».

Исследования, смысловое просветительство, герменевтические традиции и спекуляции, истории и легенды будут невольно захватывать вас, заставят включиться в переживания «русского Вергилия», неистово и дерзко рвущегося из «воронки дьявола» (по Данте). Любящего, пылающего, страдающего. В попытках постигнуть и прелесть неземную, и радость в небесах:

Признаюсь – и я влюблен!Так и мне узнать случилось, Что за птица Купидон; Сердце страстное пленилось;