У меня всё стоял перед глазами Истомин. Как бы хотелось знать, видел ли он нас или лишь чувствовал присутствие...

За раздумьями и созерцанием неспящего города я сама не заметила, как оказалась в районе нашей съёмной квартиры. Было уже совсем не темно на улице, но так поздно (или, наоборот, рано), что народу совсем не попадалось мне на пути. Так ушла в свои мысли, что не сразу заметила, как стало малолюдно. Это порадовало меня.  Раньше я бы ощущала себя неуютно на пустынных улицах, но сейчас… Никто не видит, не слышит – можно бродить, где угодно и заходить в любые квартиры, вот только тянуло лишь в одну – к Саше. Иногда становилось даже жаль, что он способен меня ощущать. Нет ни единого шанса понаблюдать за ним, полюбоваться со стороны…

Остановилась у канала, в котором тёмная вода шла рябью, и это вселяло какую-то тревогу. Ещё и кроны некрасиво обкромсанных лип шумели как-то неспокойно, усиливая тревожные ощущения.

- Привет, Дарин! – раздался позади меня голос Майского, и я обернулась, подскочив от неожиданности. – Прости. Напугал? – улыбнувшись, поинтересовался он.

Я не сразу ответила, поскольку поймала себя на том, что все неприятные ощущения мигом отступили, стоило увидеть этого парня и его улыбку.

- Да, немного, - в ответ улыбнулась и вздохнула в попытке выровнять дыхание, ведь я знала, что оно должно было сбиться, и потому оно сбилось: - Ещё как напугал, если честно. Уже привыкла, что никто меня не видит… И тут ты...

Мы смотрели друг на друга, не веря, что такая встреча возможна.

- Ты одна? – удивился он так, словно Сыроежкин был моим постоянным приложением, и его отсутствие казалось удивительным и непостижимым.

- Да. – Ответила я и добавила не совсем уместно: - Ночь же, мы не вместе спим…

- Ясно, - усмехнувшись, ответил Саша. – Что ж… пойдём ко мне?

Такое предложение меня озадачило. Да, мне очень хотелось пойти с ним, но… он – единственный, кто может ко мне прикоснуться, и потому единственный, с кем мне небезопасно оставаться наедине, но в то же время так хочется ощутить снова его руки...

- Пойдём, - немного подумав, ответила я. - Только я не сказала Лёньке, где буду...

- Думаю, он догадается, - пожал плечами Саша. - Или много мест, куда ты могла отправиться?

- Нет, не много, но... Мало ли, он подумает, что я... ну... - начала, а потом подумала: он в больнице, так что легко сможет убедиться, что я жива, и всё в порядке. - Забей.

Саша расстегнул и стянул с себя толстовку, а затем наивно попытался набросить её мне на плечи, проявляя заботу. Наверно, это было оправдано: будь я жива, сейчас прохладный ветер холодил бы мою кожу, и она покрывалась бы точно такими же мурашками, как сейчас покрывалась у оставшегося в футболке Саши.

Но его толстовка прошла сквозь меня, и парень, пытаясь удержать её, коснулся пальцами моих плеч и тут же смутился, быстро надевая толстовку обратно на себя:

- Прости, я совсем забыл...

- Это приятно, - улыбнулась я грустно. - Приятно, что для тебя я живой человек.

- Ещё какой живой! - подтвердил Саша и, засмеявшись, приобнял меня за плечи. - И, по моим представлениям о жизни, ты мёрзнущий человек! Так что, если не против...

"Если не против" прозвучало довольно мило, поскольку его рука уже обхватила мои плечи и притянула к тёплому сильному телу. Надо было бы смутиться, но я обрадовалась, поскольку подобное внимание от Майского было желанным, и я с удовольствием принимала его заботу.

Жаль, до дома идти предстояло недалеко... Зато я острее и с трепетом ощущала каждый миг: прикосновения, дыхание, улыбку...

Каждый шаг приближал нас к дому и уменьшал то недолгое время, что мы можем вот так идти по ночному городу - в обнимку и совершенно одни, словно весь город и весь мир сейчас принадлежат только нам, и мы должны чувствовать максимально ярко, чтобы ничего не упустить.