– Да, да, спасибо… Игорь Вален-тинович, то есть интернет – это тоже как вы, как учитель, только в телефоне?

– Ну… С какой-то стороны, да.

– А вы можете сейчас узнать, что такое синтетика, гормоны и ментальное расстройство? – с надеждой спросила она.

Я вздрогнул. Стараясь не выдать себя, кивнул.

– Да, давай посмотрим. Только не всё сразу, это сложные термины. Откуда ты их взяла?

– Слышала, – пожала плечами Алина. – Медсёстры ведь не молчат, когда ставят уколы.

– Понятно. Скажи-ка, а сегодня уже ставили? Не больно?

– Нет, – она презрительно усмехнулась. – Ни капли. Только очень долго. Но, с другой стороны, это достаточно интересно: наблюдать, как жидкость из шприца переливается в сосуд.

– В какой? – опешил я, представив широкий шприц, содержимое которого выдавливают в глиняную амфору.

– В кровеносный, разумеется. В вену, – удивлённо ответила Алина. – Я думала, вы в курсе этого механизма.

– Я в курсе. Просто не так понял. Подумал, ты имеешь в виду вазу или кастрюлю.

– Почему?..

– Сосуд – это не только орган, по которому движется кровь. Это ещё и контейнер для чего-нибудь, обычно для жидкостей.

– Контейнер? – Глаза у Алины стали как блюдца. – Сосуды вырывают из людей, чтобы делать из них контейнеры?!

– Нет, нет, – с досадой помотал головой я. – Это разные вещи! Просто называются одним словом.

– Зачем?

– Так вышло. Изначально. Это омонимы – одинаковые слова, которые означают разные предметы.

– Глупость какая, – фыркнула Алина. – Назовите ещё!

– Ну… Кран. Он бывает водопроводный, как в ванной, и подъёмный.

– Что такое подъёмный кран? – с любопытством спросила она.

– Такая машина. Для строительства высоких домов. Он поднимает грузы.

Алина глянула в окно.

– Интересно… А что такое машина?

…И так каждый день. Я входил в эту комнату, чтобы быть осыпанным градом вопросов о самых простых, не самых простых и совсем уж непростых вещах. Иногда приходилось хитрить, иногда выкручиваться, но Алина удивительно легко распознавала ложь. Чаще всего в случае затруднения я был честен: «Я не могу ответить, Алина. Я узнаю и скажу позже». Она соглашалась. Но иногда – как, например, сегодня, когда она спросила про ментальное расстройство, – оставалось только её отвлечь.

Пока её всё ещё можно было заговорить и сбить с толку, хотя бы на время. И пока Ира всё ещё запрещала заговаривать с Алиной о чём-либо, связанном с её прошлым.

Чтобы окончательно увести ученицу от опасных тем, я скинул со спины рюкзак и вытащил пакет с обновками.

– Если бы я знал, – ставя пакет на стол, хитро улыбнулся я, – я бы, конечно, захватил сегодня «Незнайку в Солнечном городе». Но… Я принёс кое-что другое. Смотри!

Алина осторожно приблизилась к столу и заглянула в пакет. Непонимающе посмотрела на меня:

– Что это?

– Достань. Не бойся. Там нет ядовитых змей.

Она неуверенно хихикнула, вынула из пакета джинсы и, отставив их на вытянутых руках, встревоженно спросила:

– Где вы это взяли?

– В магазине.

– А что тако…

– Место, где можно найти предметы, которые тебе нужны.

– Например, книгу или шприц?

– Например, книгу или шприц.

– А, да, помню! Про магазин было в «Денискиных рассказах».

Она отложила джинсы и снова полезла в пакет. В её лице боролись недоверие и любопытство.

– Это…

– Ветровка. Верхняя одежда. Её надевают, когда идут на улицу, чтобы не замёрзнуть.

– Ветровка… Какое забавное слово. Похоже на ветер. Как это надевать?

– Как кофту. В рукава. Давай помогу… Ага, вот так. Всовывай руки.

Я держал ветровку, а Алина стояла ко мне спиной и пыталась нащупать отверстия рукавов. В конце концов это получилось. Я накинул ветровку ей на плечи, и Алина еле заметно дёрнулась. Потом подошла к стене между кабинетом и лабораторией. Жалюзи были полностью закрыты – видимо, Ира куда-то отлучилась; в последние дни она ослабила контроль и всё чаще оставляла нас с Алиной наедине, под присмотром одних только камер.