– Тетя Надя, а маму с папой и бабушку тоже убьют?

– Ну что ты, как их могут убить? Здесь же город, люди кругом. Я думаю, их подержат немного и отпустят: зимой там жить все равно нельзя.

Надежда действительно верила в такой исход событий. Еврейские дома стояли заколоченные, никто в них не вселился, и теплилась у нее надежда, что хозяева однажды вернутся. Ходили, правда, слухи о том, что расстреляли много людей за тюрьмой, на днях клиентка божилась, мол, сама видела, как за лютеранским кладбищем евреев убивали, да и местные пацаны хвалились, что на пески бегали золото искать. Но гнала от себя Надежда дурные мысли, не хотела верить в плохое. Каждый день перед иконой просила за подругу.

– Давай лучше подумаем, где тебя устроить. Я тебе сейчас что-то скажу, но ты не бойся, хорошо? – Яшка кивнул, и Надежда, собравшись с духом, выпалила: – Немец у меня живет, офицер…

Яшка моментально напрягся и стал испуганно озираться по сторонам.

– Да ты не волнуйся, – поспешила успокоить мальчишку Надя. – Он здесь только ночует, да и то не каждый день. А утром за ним машина приезжает, забирает и увозит. Если бы не он, я бы тебя в его комнату поселила или на печке постелила, но он может заметить. Давай, знаешь что, полезли на чердак, там сейчас тепло и я тебя там пока спрячу, а потом что-нибудь придумаем.

На чердак вела не приставная лестница с улицы, как у большинства соседей, а крытая, прямо из сеней. С одной стороны, это было удобно: снаружи никто ничего не мог увидеть, – но, с другой стороны, было опасно тем, что спрятаться от непрошеных гостей там было негде. В любом случае других вариантов не было, и, осмотрев чердак, Надежда решила постелить Яшке за трубой, рассудив, что и от входа не видно, и от комнаты постояльца далеко, и, если похолодает, у трубы будет тепло. Идея жизни на чердаке Яшке понравилась. Дома ему туда лазить не разрешали, но когда он изредка туда все-таки без спроса забирался, то всегда испытывал какое-то радостное чувство соприкосновения с чем-то старинным и неизвестным. Вот и сейчас, пока Надежда сооружала ему постель, таская снизу наверх разные тряпки, старые одеяла и подушки, Яшка с трепетом обследовал свое новое жилище. Чего здесь только не было. Старинные сундуки, весь в пыли граммофон с большущей трубой, какие-то инструменты в ящике, стопками перевязанные веревкой книги, потемневший от времени самовар с медалями на брюхе и даже немецкая каска времен Первой мировой войны.

– Ну вот и готово. Иди приляг, посмотри, если удобно.

Яшка лег на приготовленную Надеждой постель, повертелся из стороны в сторону и удовлетворенно улыбнулся.

– Не забоишься здесь один?

– Не-а, я один не боюсь, только полицаев и немцев…

– Не волнуйся, они сюда не придут. Только, когда кто-то в доме, ты должен сидеть здесь очень тихо, ты понял?

– Тетя Надя, не бойтесь за меня, я буду сидеть тихо-тихо.

– Ну вот и хорошо, – осмотрев еще раз постель, она уже собралась было уходить, как вдруг встрепенулась. – Боже мой! Ой, ну какая же я дура! Яшенька, да ведь ты же голодный! Пошли быстро вниз, я щи разогрею.

– Тетя Надя, а сало у вас есть?

– Сало? – Надежда непонимающе посмотрела на Яшку. – А с каких это пор ты начал сало есть?

– А мне дядька Степан дал попробовать, и мне понравилось.

– Ну раз понравилось, дам я тебе сало, только ты бабе Фире никогда об этом не рассказывай, а то она с меня шкуру живьем сдерет.

– Я никому-никому не скажу, – поклялся Яшка, спускаясь вслед за Надеждой с чердака.

– Ну вот и хорошо, теперь не надо голову ломать, чем тебя кормить. Мы ведь другую еду едим, не ту, что у вас дома готовили, но у вас всегда было все вкусно. Мне мама твоя рассказывала, как что нужно делать, да я не запомнила.