– Ой, о чем ты, Сема, говоришь? – вмешалась в разговор Фира. – Ты что, думаешь, им там так сладко в чужой стране, среди чужих людей? Я бы и дня там не прожила, и не надо мне их денег. Посмотри на своего младшего брата. Этот шлимазл всегда мечтал уехать в Палестину. Он думал, что там манна с неба падает, – она взяла с буфета фотографию младшего сына и, нежно погладив ее, осторожно поставила на место. – Это мне он пишет, что все у него хорошо, а я встретила Хану – так она говорит, что он все никак устроиться не может по-человечески. А ведь хорошая девочка эта Хана и из интеллигентной семьи. Мог бы жениться и жить себе припеваючи, так нет же, поперся в эту даль. А клог цу майне ерн^{> [21]}. Жалко, папа не дожил: он бы ему дал Палестину…

– По крайней мере, мама, у него там нет наших забот и у него не болит голова, куда бежать от Сталина и Гитлера.

– Знаешь, Сема, хорошо там, где нас нет, и, поверь мне, у него там своей головной боли хватает. А насчет немцев – не поднимай раньше времени гвалт. Что мы знаем? Мало ли что сказал какой-то сумасшедший поляк. Я хорошо помню, когда немцы были здесь в восемнадцатом году. Мы тоже очень боялись, и я, и папа, но они никого не тронули и были с евреями очень хорошо. Я тебе даже больше скажу: они назначили тогда городским головой ни кого-нибудь, а еврея Мовшензона, у него в Гайке фабрика плиточная была. Известный был человек, его потом русские в девятнадцатом расстреляли. Так что все эти разговоры – цум тохес^{> [22]}. Да и не будут они никогда воевать друг с другом: что им делить – Латвию? Тоже мне, лакомый кусок. Они как-нибудь договорятся и у нас не спросят. А грейсер вонц мит а клейнер вонц. Верен зей гелеймт, але бейде^{> [23]}. Давай, Йосенька, я тебе лучше положу еще одну котлету с картошкой. И меньше слушай этого умника Семку: вечно панику поднимает. Никто нас не тронет. Кому мы нужны?

Хлопнула входная дверь, и на пороге, прижимая к груди большой сверток, появилась запыхавшаяся и радостно улыбающаяся Муся.

– О! Гот цу данкен! Гикумен майне таере! Мазел тов!^{> [24]} – беззлобно пробурчала Фира. – Надо было еще два часа там просидеть.

– Йося, привет! Как дела в Силене? Как Ривка, как дети? – проигнорировала ехидное замечание свекрови Муся. – Сейчас платье померю, потом сяду перекушу.

– О! Что я тебе, Йося, говорила? Какая мамочка, такой и сынок, – никак не желала успокоиться Фира, жалуясь старшему сыну на невестку, ибо средний, Семка, всегда был на стороне жены. – Ей, видите ли, платье важней обеда. Что я ей, прислуга, что ли, бегать и греть по двадцать раз.

Через пару минут Муся зашла в комнату в новом шифоновом темно-синем платье на шелковой подкладке, застегнутом спереди на длинный ряд обтянутых тканью пуговок. Сшитое по самой последней моде, с рукавами-фонариками и высокой талией, платье выгодно подчеркивало стройную Мусину фигуру. На подоле, отделанном тремя декоративными швами ручной работы, красовались веерные складки с плиссированной тканью. Плечи и горловина сзади были тоже отделаны декоративными швами. Все вместе: густой, красивый цвет и тонкая ручная отделка – придавало наряду очень дорогой вид.

– Ну как? – сделав несколько кругов по комнате, вопросительно вздернула брови Муся.

– Красиво! – в один голос дружно ответили Сема, Иосиф и Яшка.

И даже вечно недовольная невесткой Фира, придирчиво осмотрев платье, вынуждена была признать:

– А гуте клейд^{> [25]}. Сколько она с тебя содрала?

– Ой, мама, ну вы же знаете, что ничего она с меня в жизни не возьмет, я только отрез купила.

– Надеюсь, ты не пойдешь на свадьбу, ви а дорфеше гое