Тимофей мог слушать жену бесконечно. А Надя — часами рассказывать о своих любимых цветах. Дома она часто разговаривала с живущим на подоконниках кактусами и орхидеями. Просила последних не капризничать, а с фикусом делилась проблемами и заботами, которые несла из магазина. И иногда, возвращаясь домой после тяжелой смены в ресторане, Тим хотел лишь одного: добраться, обнять Надю и бесконечными долгими часами слушать ее рассказы о цветах.

Сейчас в их квартире вечерами было тихо.

— Они почувствуют, Надюш. Обязательно почувствуют.

Тимофей протянул руку с зажатым в ней эвкалиптом и, передавая, коснулся холодной женской ладошки. Все было, как и прежде. Электрические разряды тока, мгновенно скользнувшие между телами, можно было даже услышать, не то что почувствовать. И Тим все, что угодно, мог сейчас поставить на то, что и Надя это почувствовала. Вздрогнула и вскинула взгляд, в котором он мгновенно утонул.

Чтобы продолжить, пришлось прокашляться.

— Я пришел не просто так. У меня есть предложение.

Надя насторожилась. Свела брови к переносице и легонько кивнула.

— Я слушаю.

Тимофей пробежался взглядом по острым скулам, сдерживая мгновенный порыв поддаться вперед и коснуться лица пальцами. Опустился чуть ниже к губам, которые вот уже несколько недель не мог поцеловать, и сглотнув, снова вернулся к глазам.

Зудящую ладонь сложил в кулак.

— Я скучаю, Надь. Дико. Мне тебя не хватает.

Надя открыла шуфляду, достала широкую атласную ленту и, размотав ее, отрезала кусочек. Обернула вокруг цветочных стеблей и веточек, что держала в руках и завязала бант.

— Это не предложение, Тим, — сняла со стены с инструментами небольшой секатор и выровняла длину цветов.

— Согласен, — а он шагнул ближе.

Среди десятка запахов мгновенно смог уловить ее: нежный, изысканный, смешанный с запахом туалетной воды, цветов, волос и тела. Вдохнул, на максимум раскрыв легкие, чтобы унести частичку с собой. А затем дома вечером еще долго наслаждаться его отголосками.

— Подари мне один вечер, Надь. Хочу пригласить тебя в наш ресторан.

— Есть повод? — легкий румянец окрасил бледные щеки. Тим улыбнулся. Он знал, сейчас Надя просто вредничает. Отказала бы, если бы не хотела, но не покраснела.

— Есть. Хочу угостить жену вкусным ужином.

— Ты не любишь тот ресторан. И готовят там отвратно. Твои слова, между прочим.

Надя подняла голову и посмотрела на мужа. Улыбнулась и у глаз появилась россыпь едва заметных лучиков морщинок. Тим обожал зацеловывать их, когда Надя, глядя в зеркало расстраивалась из-за, по ее мнению, слишком быстрого наступления старости.

— Зато ты его любишь. Хотя, не вижу причин для этого. Разве что десерты у них сносные.

— Твои все равно лучше.

— Я бы и дальше готовил их для тебя, Надь. Только ты не разрешаешь.

Он знал. Знал, что не стоит давить. Знал, что нужно дать ей время. Надю что-то беспокоит, что-то волнует до такой степени, что она оформила чертовы бумаги. И нащупав тонкую грань, которую она разрешила перейти, не стоило так напирать.

Заметив вмиг ставший серьезным любимый взгляд, Тимофей мысленно выругался. Она шагнула навстречу, улыбнулась, расслабилась и опустила на несколько минут выстроенную два месяца назад стену. Даже не заметила, что Тим подошел еще ближе, застыл за спиной, почти касаясь плечом ее плеча. Своим дыханием колыша ее густые длинные волосы. Надя заледенела и отступила к другому краю стола.

Звук вернувшейся на место стены, больно ранил барабанные перепонки.

— Прости. Я не давлю, — Тимофей кашлянул. — Это просто ужин. Взрослые люди ведь иногда поступаю так, верно? Сохраняют нейтральные отношения даже в сложных ситуациях.