Валера так засмотрелся на безукоризненную технику исполнения и на то, с какой дерзкой грацией Таня это сделала, что пропустил сильнейший боковой в челюсть от незаметно подкравшегося к нему сбоку третьего нападавшего. Поплывшим зрением успел Валера выхватить из общей картины ринувшуюся к нему на помощь кричащую жену. Уже теряя сознание, он успел с удовлетворением вспомнить, что во время своей пятилетней учёбы в Институте физкультуры имени Лесгафта в Питере Танька успела получить кроме диплома ещё и чёрный пояс по тхэквондо. Дальше навалилась чернота, сквозь которую чуть слышно пробивался топот многочисленных ног подоспевшей охраны…
Субботнее утро у Тани и Валеры началось после часу дня. Объяснение с полицией и визит в травматологию, где у Валеры диагностировали небольшое сотрясение мозга, затянулись почти до утра. Таньке тоже досталось. Пока Валера был без сознания, она успела сцепиться с его обидчиком. Охранники клуба еле оттащили разъярённую супругу от нокаутированного хулигана. В пылу борьбы они сорвали с неё серёжку, повредив при этом мочку уха.
Проснувшись, отважные солдаты любви залечивали раны друг друга, как физические, так и душевные. Таня замазывала тональным кремом мужу багровый синяк на скуле. Валера, бережно обработав мирамистином Тане повреждённое ухо, клеил на него тонкий пластырь. В перерывах целовались и звонили детям. Тем было некогда. Они вместе с дедом строили во дворе загородного дома родителей укреплённый снежный редут.
– Нормально ты того парня отработала, – оторвавшись от поцелуя, заключил Валера, вглядываясь в весёлые искорки на дне Танькиных глаз.
– Ой, да ладно тебе! Я совсем форму потеряла. Когда ему боковой проводила, даже бедро забыла довернуть, – скромно потупилась та.
– Тань, а давай Максимку на карате отдадим? Я сам его буду на тренировки возить, – предложил Валера, всё ещё находившийся под впечатлением от бойцовских качеств своей жены.
– Ну вот ещё! Знаешь, какой это тяжкий труд? Пусть хотя бы у нашего ребёнка нормальное детство будет. Пойдет в художественную школу и на лёгкую атлетику, – быстро и не задумываясь, нарисовала Таня судьбу младшего сына.
За окном угасал короткий декабрьский день. Валера глянул за окно и, вздохнув, начал вставать с кровати. При этом его ощутимо пошатнуло.
– Ты куда собрался? – испуганно вскинулась Таня.
– Люстру вешать, – недоумённо откликнулся Валерка, словно и не было этих наполненных хорошими и не очень событиями суток.
Танька показала мужу кулачок со сбитыми покрасневшими костяшками и грозно произнесла:
– Никаких стремянок тебе, Валер, в ближайшие две недели не видать! Поживём пока с ночником. А сегодня и он нам не нужен!
Танька довольно улыбнулась, обняла Валерку за шею и увлекла его в мягко колышущиеся волны белоснежного одеяла.
Фольга
Солнечные блики проникли сквозь стеклянную крышу аэропорта и красиво раскинулись у Олеси на волосах. Мы смеёмся и едим с ней одну шоколадную конфету на двоих, сидя на неудобных пластиковых креслах. Олеся, бережно держа конфету двумя пальцами за полураскрытую обёртку, подносит её к моим губам и даёт откусить немного. После этого быстро доедает оставшуюся часть, которая заметно больше моей. Она всегда делает так, что ей достаётся больше.
Я делаю вид, что не заметил обмана, и продолжаю открыто любоваться её лицом. Свет яростного июльского солнца, проходя сквозь фильтр затонированных стёкол, становится мягче и нежнее. От этого неяркого свечения мне начинает казаться, что мы с ней никуда не уехали и до сих пор находимся в уютном маленьком номере гостиницы.
Олеся с набитым ртом и перепачканными губами насмешливо смотрит на меня. Молча подбадривает взглядом перед расставанием. Её вылет через сорок минут, мой – три часа спустя. Это не страшно. Три часа пролетят быстро. Мне страшно, что я могу её больше никогда не увидеть.