– Кому Федька, а кому Фёдор Романович, – проворчал доктор, почесав голову, отчего его непокорная шевелюра пришла в окончательный беспорядок, и крикнул в спину быстро выходящего во двор визави. – Но так мы можем сделать только хуже!

– Кому? Труппу, который лежит на кровати? – не оборачиваясь, отрезал местный шериф и медик, поняв бесполезность препирательств, наконец, взялся за дело.

Если раньше кровь для изготовления плазмы брали у Лины поэтапно, то сейчас это больше походило на убийство чем на лечение. Девочка была худенькой и невысокой даже для своих лет, и доку пришлось изрядно помучаться, прежде чем он настроил процесс. Перелив немного крови девочки Алёне, он тут же совершал обратную процедуру. С первого раза видимых улучшений не наступило, и он повторил цикл снова.

Пока местная хозяйка витала где-то между жизнью и смертью, собравшиеся на бывшем плацу люди пытались как-то её поддержать. В Полисе не было каменной громады храма православной церкви, впрочем, как и любой другой. После падения государственности православие потеряло своего главного союзника, и люди теперь каждый по своему молились Богу, представляя его в пригодном для себя виде. Православная церковь как главенствующая испокон веков на Руси легче других религий пережила апокалипсис, по крайней мере, в центральной части бывшей России. Как ни странно, конкуренцию ей смогли навязать, казалось давно забытые верования в славянских богов, так называемое идолопоклонничество.

Ни одно из божеств, в которых веровала паства, не пришло ей на помощь и оскорбленные прихожане обратили взоры на исконных славянских богов давным-давно списанных в тираж в угоду политической конъектуре. Но теперь стало не до геополитики и люди просто хотели выжить.

– О Мокошь, милостивая государыня наша, прости нас за былые прегрешения и смени праведный гнев на милость, ибо не ведали мы что творили, идя в пропасть за слепыми поводырями. – Начал свою молитву за здравие Алёны друид, живший в обставленной идолами лесной заимке, там совершавший обряды со своими сторонниками и ненадолго приходящий в Полис, на окраине которого у него тоже было своё капище. Выглядел он, как и положено волхву: с густой седой бородой лопатой, спадающими на плечи прядями волос, носил белое грязное рубище до пят. – Сегодня в священный пятый день недели сотки из солнечной пряжи на лунном станке прочную нить, что удерживает человека в этом мире. И даруй её милостью своей сестре нашей, великодушно заботящейся о нас, как и мы позаботимся теперь о ней.

Пока люди терзаемые неизвестностью слушали волхва, два человека, отделившись от сопровождающих их бандитского вида мужчин, вошли в дом с чёрного хода. Это были главы дружественных Алёне кланов, с которыми у неё было общее прошлое и вполне продуктивное настоящее. Но именно это делало их основными претендентами на наследство бедовой дамы.

– Что говорит твой человек? – спросил мощный рослый мужчина лет сорока с кожей цвета кофе с молоком своего спутника, невысокого худощавого субъекта лет на пять моложе, вытянутое лицо которого было обезображено старым шрамом.

– Говорит, что всё хуже, чем хотят представить и самое главное, никто не знает, что делать. Люди в Полисе напуганы.

– Придётся их успокоить, Топор, – холодно изрёк спутник, без малейшего намёка на акцент, снимая колпачок с иглы вынутого из кармана пиджака шприца. – Мы не можем оставить всё на волю случая.

– Но Алёна…, – попытался возразить Топор, однако мулат властно перебил его:

– Пора привыкать, что её больше нет, и все решения нужно принимать самим. Да она сделала немало для всех, но дальше придётся идти без неё – это нужно отпустить сейчас и идти дальше. Надеюсь, она уже мертва, – выйдя в общий коридор, они подошли к комнате местной правительницы и, не постучав, здоровяк решительно открыл дверь, держа наготове шприц со смертельной инъекцией.