Потекла однообразная, довольно скучная жизнь позиционного характера, прерываемая по временам неожиданными боевыми эпизодами, заставляющими на это время всю батарею сразу стряхнуть с себя сонливость, навеянную слишком скучной обстановкой. Редкая орудийная перестрелка, одиночный ружейный выстрел по неосторожно высунувшемуся противнику сухо прорежет воздух, глухо отдастся в зарослях острова и покатится дальше – далеко по водной поверхности Вислы. Солдаты явно скучают, бесконечно пьют чай, а затем спят целыми днями, свернувшись под отсыревшими своими шинелями в углу орудийного окопа или в лесу за позицией.

– Ваше высокоблагородие, наши разведчики убили в камышах дикого кабана, – доложил мне старший в команде разведчиков фейерверкер Романов.

– Ну что же, молодцы.

Окружные леса и камыши кишели дичью, и потому доклад моего старшего разведчика меня нисколько не удивил.

Романов мнется и, видимо, хочет еще что-то сказать.

– Ну, что еще?

– Разрешите доложить: только баба плачет.

Так вот какого кабана убили разведчики! Иду расследовать дело: баба действительно плачет над мертвой небольшой свинкой. Первым делом постарался утешить бабу: спросил, сколько ей заплатить за свинью? Баба перестала плакать и заявила, что она будет довольна, если я дам ей пять рублей. Я дал ей десять, и дело было улажено.

– Чтобы битых «диких кабанов» больше не было, понял?

– Так точно, ваше высокоблагородие. – Романов совсем смущен.

В этот день мы ели щи со свининой. На следующий день борщ, и из борща вытаскиваю куриную ногу. Зову Романова.

– Это что такое?

– Кабанятина, ваше высокоблагородие, – совершенно не смутившись моим вопросом, отчеканил, подергивая длинными рыжими усами, Романов.

– Так вот, если еще раз замечу такую «кабанятину», то ты как старший в команде пойдешь под суд.

– Понимаю, ваше высокоблагородие.

Появление «кабанятины» прекратилось.

Ко мне зашел командир 1-й роты штабс-капитан Ерченко:

– У меня к вам просьба: мы сейчас в лодках отправляемся на разведку на неприятельский берег. Следите за нами и не дайте нас немцам в обиду…

– Хорошо. При первой тревоге у противника я дам вам знать одиночным выстрелом, а затем постараюсь, как смогу, исполнить вашу просьбу.

Слежу в бинокль за двумя нашими лодками. Вот они медленно двигаются против течения вдоль нашего берега, прикрываясь растущими камышами. Лодки поворачивают на середину реки, режут ее поперек и благополучно пристают к неприятельскому берегу. Люди выходят и скрываются в камышах. Некоторое время проходит в тишине.

Наших заметили: из деревни Пшедваржица, застегиваясь на ходу, выбегают немцы. Много немцев, наверное, роты две.

Я даю условный выстрел, а затем преграждаю огнем батареи путь бегущему неприятелю: беглым огнем устраиваю огневую завесу. Немцы не выдержали и легли на землю.

Разведчики все еще не возвращаются. Я продолжаю стрелять, несколько ослабив темп выстрелов, и вдруг теряю связь с батареей: обе телефонные линии сразу перестали действовать. По линиям побежали телефонисты и пропали. Батарея продолжает вести огонь самостоятельно, уже без моих команд.

Пехотные разведчики вполне благополучно вернулись обратно, и только когда они опять выплыли на середину реки, в их направлении стали рваться тяжелые германские шрапнели, провожая их до самого берега, пока они не скрылись в окаймляющей реку растительности.

6-я батарея все еще стреляет в прежнем направлении, а все видимое нам поле перед деревней покрыто лежащими немцами.

Я посылаю верхового разведчика на батарею, и только через полчаса батарея замолкает. Как оказалось, старший офицер поручик А. Р. Яковлев, потеряв связь со мною и учитывая положение наших разведчиков на неприятельском берегу, решил не прекращать огня до получения от меня приказания.