…Но это было потом, а в тот вечер совсем успокоившийся (после второй чарочки) постельничий услышал и увидел множество странных вещей. Сперва старче рассказывал о будущем, вроде и много говорил, и с подробностями разными, но уложился в малое время. Потом достали цветную книгу, называемую «Атлас», и показали, как разрослось государство за пять сот лет (и как весь Мир выглядит!). Затем Еропкину стали показывать, что у старца тогда с собой было (немало повеселило после государя, что поехал тогда старец за грибами, а оказался за пять сот лет в прошлом). Чудные вещи, вроде светящейся штуки, нержавеющего металла, да разных хитрых «приборов», поразили постельничего сильно. Ясно было, что это все… не отсюда, не из их мира, чего стоил тончайшей работы «мультитул», как бы не с десятком отдельных инструментов… Но вот когда старче достал то, что называл «телефон», и стал показывать живые картинки… Только третья чарочка спасла Еропкина от полного изумления, да то, что все собравшиеся в зале тоже подвинулись им за спины – любопытствовать. Надо было держать вид посланника самого Государя, и он удержался. Москва на этих живых картинках… узнавалась. Как узнается большой валун на родной усадьбе, хоть и заросший мхом, и окруженный подросшим лесом, и ушедший в землю, но – приметный скол, памятный изгиб, и – узнаешь камень, на котором играл в детстве, так и тут. Кремлевская стена с башнями стала той осью, на которую наворачивалась уже река и некоторые узнаваемые изгибы местности. Но все же он сильно был переполнен этими новостями, даже слишком, уходя ночевать, хотя одна здравая мысль в тот вечер его все же посетила: «Надо попросить, чтобы еще кому из моих… показали все это. Мне одному государь и не поверит».

А на следующий день, как рассвело, им принесли позавтракать да снова позвали в замок. Показать все десятнику, прибывшему с Еропкиным из Москвы, князь разрешил, а про «машину» вообще сказал – хоть все катайтесь, оно сразу понятней будет, и улыбнулся, видать, вспоминая свои собственные поездки… К «машине» они первым делом и пошли. Иван успел шепнуть своим, чтоб не удивлялись, а смотрели да запоминали все, быть им у самого государя видоками (свидетелями). Старче сразу предложил проехаться, постельничий не стал отказываться, и по свежерасчищенному двору, хоть и под метелью, они ездили с час, правда, сильно не разгоняясь (пояснил старче, что меняются у них на повозках колеса для зимы, да он на тех, что для лета, к ним заехал) и постоянно останавливаясь для пояснений. Бойцы с опаской лезли в повозку без лошадей, да и потом трудно было не удивляться полностью железной(!) повозке, да с такими стеклами, да на таких непривычных колесах… Все приехавшие москвичи с огромным любопытством посидели и проехались в этой «машине», послушали пояснения, как она ездит, потрогали сами и «двигатель», и колеса, и «фары»… И дым понюхали, не без этого… Ну, а богатство внутренней отделки, зеркала(!), свет и печка внутри – стали для его сопровождающих предпоследней каплей. Последней стали… песни. Сидя в повозке под падающим снегом на теплых и удобных мягких «креслах» и «диванах», под монотонный шорох особых «дворников», которые сами(!) счищали этот снег с огромного и прозрачного стекла впереди, слушать эти волшебные голоса с музыкой, было… неописуемо.

Поразило москвичей еще и то, что катал их по двору сперва сам старец, а потом тот самый Семен, с раненой рукой. Что он был до того рязанским воеводой, Еропкин тоже шепнул своим, а что он уже тут, при захвате замка ранен был, они уже сами в разговоре осторожно выяснили. Негромко играла музыка, кто-то там пел разными голосами, а они сидели и расспрашивали его, как у них тут все шло. Узнав, что при захвате замка погибло трое (против пяти десятков у орденцев), да после того они в разных стычках как бы еще не вдвое больше орденцев побили, народ снова был озадачен, и разговор сам собой затих.