– Ты женат?

– Нет. – Он изгибает губы в улыбке.

– Ты гей?

– Что? – выдыхает он, а я закрываю рот рукой, не понимая, как такое вообще вырвалось.

– Ох, прости…

– Нет, Мишель, я не гей. – Ник подавляет желание рассмеяться, а я чувствую себя неловко. – И разве был бы я здесь, если бы предпочитал мужчин? Наслаждался бы твоим присутствием?

– Вы с Райли похожи. Родственники? – Я перевожу тему, покусывая губу, чтобы не расплыться в самодовольной улыбке.

– Нет, мы росли вместе, практически как братья, – отвечает он.

От следующего вопроса его спасает официант с нашим заказом, и я улыбаюсь, глядя на изысканное блюдо из крабов, которое ставят передо мной.

– Спасибо. Ты каждый раз угадываешь мои предпочтения, – обращаюсь я к Нику и беру в руки приборы.

– Всегда, пожалуйста, Мишель. Мне приятно знать и наблюдать, как ты краснеешь. – Он склоняет голову и расправляет на коленях салфетку.

– Почему ты зовешь меня полным именем? – интересуюсь я и отрезаю кусочек аппетитного блюда.

– Потому что Миша, как тебя называют, тебе не подходит. Это мужское имя, а ты более чем женщина, – поясняет он.

– А почему…

– Ешь, крошка. Сначала поешь, а потом продолжишь свой допрос, мы никуда не спешим сегодня, – перебивает он меня и указывает взглядом на тарелку.

Я принимаюсь за еду, краем глаза замечая, что Ник не особо-то и голоден. Он не спускает с меня изучающего взгляда. Ощущаю себя на каком-то шоу, где будут оценивать мои манеры. Это меня нервирует, но я не желаю этого ему показывать.

– Вчера ты меня удивила, Мишель, – неожиданно произносит Ник, откладывая приборы и отодвигая от себя тарелку.

– Чем? – удивляюсь я.

– Тебя сильно впечатлила любовь на сцене, – подсказывает он, и я вновь ощущаю неловкость за свои эмоции.

– Меня не это тронуло, – тихо отвечаю я, опуская взгляд на живые цветы в центре столика. – Когда на твоих руках умирает человек, ты чувствуешь потерю, и неважно, кем он был для тебя. Это человеческая особенность, и только у сухарей не возникает чувства сострадания и жалости. К тому же ария была красивой.

Ник хмурится, обдумывая мои слова. А я тереблю салфетку на коленях, ожидая новой усмешки.

– В любовь я не верю, – торопливо произношу я.

– Не веришь? Почему? – В его голосе нет удивления, обычная заинтересованность.

– Потому что любовью люди называют сексуальное притяжение, гормоны, зрительное наслаждение человеком. Они хотят быть необходимыми и придумывают эти чувства себе, а затем интерес гаснет. Никакой глубины, никакого продолжения, как вспышка фотокамеры. Она есть и тут же исчезает, не оставляя в тебе ничего, кроме ярких точек перед глазами. Безысходность, в которую люди хотят верить, – произношу я задумчиво.

– А влюбленность? Есть ли между этими словами хоть какое-то различие? – интересуется он.

– Не верю. Та же химия, все можно объяснить научно, но для слуха приятней возвышенные слова, хотя на самом деле это просто обман. Обман всего, во что ты хочешь верить. Влюбленность, как пишут, психологическое расстройство головного мозга, а любовь – зависимость. Тот же самый наркотик, – отвечаю я, и мне становится грустно.

– Это тебя расстроило, Мишель. Почему? – Ник с легкостью угадывает мое настроение, отчего я горько усмехаюсь.

– Потому что мир черный и белый, иногда хочется других красок, а их нет. Не бывает, только так. Ты или падаешь, или балансируешь на неустойчивом склоне, чтобы не сорваться вниз, – честно отвечаю я.

– Нет, Мишель, ты ошибаешься. Мир не делится на плохое и хорошее. Он делится на фантазию и реальность. Но всегда можно раскрасить свою жизнь, следуя истинным желаниям. Только они помогут понять, во что ты веришь на самом деле.