Дальше творцы панк культуры обычно респектуют тем, кто врубился, и они вместе идут бухать, а тем, кто не врубился говорят: «ДА ПОШЛИ ВЫ НАХУЙ», и предлагают вместе пойти бухать. После этого часть посланных соглашаются, что это действительно панк и все вместе весело бухают. Другие же упрямо идут в отказ и говорят: «НИХУЯ, ЭТО ВЫ ПОШЛИ НАХУЙ, ЭТО НЕ ПАНК», пьянка становится напряжённой, одна часть уже весело бухает, а вторая все еще посылает первых нахуй. В итоге, после многократного посылания друг друга нахуй практически все причастные признают, что это панк. Некоторых приходится послать несколько десятков раз, в итоге они одобряют не столько за получившееся творение, сколько за уверенное, настойчивое посылание нахуй. Их нетрезвое сознание говорит им, что фундаментальность движения жива и это главное, а содержание это такое, дело вкуса, которого все равно у большинства людей нет.

Но есть такие люди, которые не признают, сколько ты их нахуй не посылай и не бухай с ними. Даже если анализируемое творчество представляет собой трех-четырех в мясину пьяных молодых людей с ирокезами и косухами, из музыкальных инструментов у которых хуевая гитара, хуевая бас-гитара и самодельные барабаны, а звук по уровню чуть лучше, чем был на альбоме 89 года «Великая вонь», и их песня состоит исключительно из многократного повторения фразы «пошли вы нахуй», и это можно понять только, если переслушать трек 7—9 раз, они все равно скажут, что это не панк и никак их не переубедить.

На таких людях и держится культура.

Один уставший от жизни человек превратился в мягкую игрушку. Как-то раз он оказался в квартире знакомых и лежал на кровати то ли повзрослевшей девочки, то ли у не повзрослевшей девушки. На кровати вперемешку с постельным бельем хаотично валялись несколько игрушек. Засмотревшись на одну из них, он превратился в нее. Став игрушкой, он довольно быстро осознал, что уже не столько игрушка, сколько предмет интерьера, с ним уже давным-давно никто не играл, но его это совершенно не волновало. Зато теперь он задавал стиль кровати, говорил о характере владельца, еще он был памятью, памятью о том времени, когда одной игрушки было достаточно для счастья.

Человеком он всегда был незаметным, замкнутым, и теперь он просто лежит в квартире, которая десять часов в день пустая, и ему хорошо, на лице игрушки улыбка и его душа, запечатанная в новую оболочку, чувствует себя органично. У игрушки был друг – старая кошка, с которой, как подсказывает ему игрушечная память, они появились квартире примерно в одно и то же время. Чем дольше он лежит, тем больше понимает, как же поменялась эта сука, до того, как он превратился в игрушку, их отношения были намного лучше: вместе играли, были настоящими друзьями. А теперь она лишь пару раз в день пробегает мимо, иногда ходит вокруг и с недоверием смотрит, чувствует, что что-то изменилось, для нее все очевидно: два вариант либо он, либо она, но он игрушка и ни на что не претендует, но кошка сохраняет бдительность, ждет какого-то подвоха. Но она все еще его единственный друг возможно из-за прошлого, возможно из-за страха одиночества.

После превращения его окончательно перестало волновать, что происходит в этом мире, теперь он лежит на кровати, разглядывая комнату в строго заданном хозяйкой ракурсе.

Его не волнует, что целыми днями он занимается ничем, не реализовывает свой потенциал. Не волнует неопределенность и оседлый образ жизни.

Его не волнует, что каждый день он сидит в офисе по 8 часов, хотя работает там от 0 до 12. Не волнуют деньги, еда, политика, сон, отношения, число подписчиков в социальных сетях.