Не повезло его собрату «Христофору Колумбу», доставшемуся по репарациям Советскому Союзу. Корабль был в СССР переименован в «Дунай», планировали его использовать тоже для курсантов, тоже военно-морских. Также такой редкостный тип судна было затруднительно содержать, потому его практически не использовали, стоял он в основном где-то на Чёрном море (а в XVIII столетии подводную часть корпуса против древоточцев и прочей нечисти крыли медью, чего, конечно, в наши дни советские моряки позволить себе не могли), где в 60-е годы корабль тихо-мирно и догнил до конца. Как и большинство кораблей морской славы России, кстати говоря.

А итальянский его собрат живёт и здравствует и по сей день, привлекая во всех портах захода массы туристов на борт. Помню, как впервые увидел его в Питере летом 2006 года, длиннейшая очередь из желающих попасть на него отбила тогда у меня охоту потерять час-другой времени. Теперь вот довелось его ещё раз повстречать.

Я надеваю каску и рабочие перчатки, на корме боцманы уже готовят выброски, у курсантов весьма приподнятое настроение, это для них первый порт захода в эту навигацию.

Запомнились мне дни стоянки в Руане регулярными корпоративными вечеринками у нас на борту. Постоянно какие-то фирмы там что-то отмечали. Все французы, я их языка не знаю, о чём они толковали там, было не понятно. Запомнилась пара – был там на борту у нас джаз-банд, а пара танцевала и как профессионально! – под эту музыку. Она француженка, он – чернокожий парень спортивного сложения. Он отлично говорил по-русски, как оказалось. Интересные люди, жаль, что познакомиться не удалось.

Каждый день были массы посетителей. Огромные толпы. Позорный ящик с просьбой о помощи отсутствовал с тех пор, как в Академии был новый начальник, с которым наш капитан Г. не ладил, судя по всему, капитально. Вероятно, и из-за этих вот «капиталов», которые новый начальник запретил собирать, и капитан лишился одной из своих кормушек, а за деньги такие люди, как капитан Г., готовы и нос и уши и ещё много чего другим оттоптать.

Идёт наша вахта, мы натянули тент. На борту толпень туристов. Вдруг одна старушка из толпы подходит ко мне. Она действительно старушка, но улыбается очень по-доброму, молодо как-то, приятно смотреть на эту её улыбку. Она говорит на чистом, но необычном русском, что-то неуловимое в её речи отличает её говор от моего, от нашего. Не помню уже, что она спросила, но она продолжила тем, что парой слов представилась – дочь белогвардейцев, эмигрировавших из России после поражения в Гражданской войне.

Тут я понимаю, что она говорит на «том» русском, дореволюционном. Но я всё равно не могу никак понять что же в нём особенного, акцент ли, диалект ли, речевые обороты или какие-то слова – всё звучит так же, как и я мог бы сказать. Но в её речи есть что-то особенное.

Она говорит, что для них, для русских, которые помнят ещё «ту» Россию, совершеннейшей дикостью звучат все новости, которые они слышали из Советского Союза, из нынешней РФ. Содружество независимых государств, война в Чечне, расстрел парламента, приватизация, коллективизация, индустриализация – все эти слова не из того русского языка и не из того русского мiра, который она и её родители потеряли.

Иная эпоха заглянула мне в душу её глазами. Щемящая тоска по прошлому закралась в сердце и затаилась в нём, наверное на всю оставшуюся мне жизнь. Как же наши предки не додумались все взять винтовки в руки и не вышвырнули безрогого чёрта лысого, усевшегося в Кремле? Какой позор они опрокинули на себя самих и все будущие поколения, включая меня? Как этот позор смыть? Да были бы мы с нею равного возраста, спел бы я её цыганочку, да не хуже того Гамаюна, что нынче поёт её в Занебесном Ирие: «Что за чудный вечер, выйду погулять я…» Наши судьбы, разделённые континентами странствий и целым веком времени требовали встречи, участия друг в друге, и это было невозможно, немыслимо. И тем не менее, мы увидели друг друга в этом мире, погрязшем в затопях лжи и тщеславия. Это была краткая встреча, ничего не означавшая ни для меня, ни для этой старушки. И в то же время она значила для меня так много, как вряд ли бывало до того.