– Спрашивает меня, как к вам обращаться. Я и отвечаю, что обращаться ко мне можно доктор Громов, привык, что заграницей так обращаются. Она лицом скривилась, но оценив список моих достижений, согласилась на такую услугу. И вроде мы с ней всё так хорошо обговорили, согласились на заработную плату, она у меня попросила трудовую книжку и тут же переменилась в лице.

– Такая же история, – кивнул головой Сергей Анатольевич в знак солидарности.

– Так вот, – вернулся к рассказу математик, – держит в руках мою трудовую, а сама покраснела, губы стиснула, смотрит на меня с неприкрытой ненавистью. И между делом произносит «У меня отец вообще-то герой войны». Я в недоумении про какую войну она ведёт речь. Решил уточнить. Спрашиваю «В первую или вторую?». Она ещё больше раскраснелась, давай кричать на меня «Нонсенс! Сколько вы думаете мне лет?!». Я и думаю, что для второй Чеченской она была бы слишком молода, учитывая, что выглядит, как старуха. Ну, а если первая Чеченская, то ещё можно объяснить совокупностью плохой экологии и генетической предрасположенности. Сказал ей в итоге, что соболезную, и считаю, что отец её воевал за зря, из-за неумелого руководства и глупых амбиций грёбаных политиков.

– Стоп-стоп-стоп, – прервал Громова Ким? – почему ты сразу про Чеченские войны подумал? Очевидно же, что речь шла про Вторую Мировую. Хотя, она, конечно, действительно старовата, может и про первую. Но всё же, совершенно другой временной промежуток.

– Не надо, пожалуйста, меня грузить всеми этими историческими фактами, терпеть не могу, когда люди обсуждают историю. Никогда ей не интересовался, что в школе, что в универе прогуливал занятия, лишь бы не слышать эту нудную тягомотину. Наверное, это всё от преподавателя зависит, ещё в школе отбили тягу к этому предмету. Надеюсь, я буду не таким скучным учителем.

– Дружище, – аккуратно начал Вульф, – это не то, чтобы история. Это… Вторая Мировая, о ней все знают!

– А вот представь себе, я нет, – отрезал математик.

– Хорошо, мы тебя услышали, – переглянувшись, согласились друзья. – Имя у тебя интересно, кстати. Немецкое?

– Так и есть, – подтвердил Адольф Иосифович, стукнув кулаком по ладони, – мой батя был чистокровным немцем. Помню в детства, как он пил пиво, словно мы были в Германии. Были мы не в Германии, а в России, и выпивал он в пивнушке неподалёку…

– Наверное, у тебя были непростые отношения с отцом, – догадался Моисей.

– Ты прав, – кивнул математик, положив руку товарищу на плечо. – Но уже в тринадцать лет я был сильнее его, поэтому, поднимать руку на меня он боялся. Помню, мама меня благодарила, когда я защищал её от него, спасибо, говорит, Адольф, ты моя надежда и опора. Признаюсь вам, ребята, именно в такие минуты я чувствовал себя сверхчеловеком.

– В школе тебя не дразнили? – полюбопытствовал Ким.

– Было немного, – признался здоровяк, – но это я только в началке был толстым, как я уже сказал, в тринадцать лет я уже был сильнее моего отца, потом все насмешки прекратились. Можно сказать, чуть ли не со школы меня доктором кличали.

– Вот оно что, – медленно произнёс Вульф, – я просто надеюсь, что ты серьёзно не рассчитываешь, что мы будем к тебе обращаться доктор. Если ты не заметил, тут все тоже кандидаты.

– Заметил, как не заметить. Учёный учёного видит издалека. Иногда это мешает… Но, вы ведь не PhD, – пожал плечами Громов.

– Но мы и не за бугром, – отразил выпад физик, – к тому же, если ты сомневаешься в наших философских навыках, поспрашивай любого, в чём смысл жизни, я думаю, у каждого найдётся свой собственный развёрнутый ответ.