Если долго смотреть в стену, которая на расстоянии полутора метров от окна спальни, и из-за этого не видно ни неба, ни земли, а одна только шелушащаяся жёлтая стена, то можно представить себя бедуинской женщиной в аравийских песках. Или спуститься во двор и в углу, в каменном мешке встретить вполне довольную жизнью задрипанную собачку, которая подскакивает и подскакивает, подскакивает и подскакивает… С ума можно сойти от одиночества. Поэтому надо срочно: душ, чёрные чулки, глаза к вискам. Срочно: человека из Европы. Или из Штатов на худой конец. Срочно: выехать. И через три года где-то в штате Мичиган выскочит такая шавка и с визгом отлетит от левого колеса… Такая задрипанная собачонка, она уже никогда не подпрыгнет… А Пол скажет своей сестре: какие странные эти русские, три месяца она смотрит в жёлтую стену, скоро ей потребуется не аналитик, а психиатр.

Ей говорят: вы не из Прибалтики? Она уже привыкла, что так они хотят познакомиться. Они очень ненаходчивые. И думают, как они оригинальны, постоянно вспоминая Прибалтику. Каждый второй. А остальная половина просит сфотографировать. Подруги завидуют, считают ловкой. А она любит джаз. Ей нравится ласковое «бу-бу-бу» саксофона, и долгое гуденье контрабаса, и гулкие камнепады палочек о барабаны. Но в мире не стало джазменов. Если бы джазмен подошёл к ней, он не стал бы спрашивать про Прибалтику. Он спросил бы: ты читала Валеру Попова? О да! воскликнула бы она. Я только его и читаю. Потому что в мире не осталось джазменов. И только один человек ещё помнит, как кларнет натягивает ночь на город. Это на Васильевском, в Гавани. Там, где Прибалтика.

Люблю пугать себя в зеркале. Сразу всё становится чётко-чётко. Как будто во мне чужой человек лицо показал. Думаю: где он там живёт? У меня там квартира на одну женщину. И только. А может быть, ещё кто-то? И не один? Допустим, целая толпа предков смирно сидит по лавкам, а ты вдруг в зеркало: лови! я убежала! И сразу несколько предков (или потомков?) – рраз к зеркалу, бледные и тоже испуганные! Я-то уже вне себя и смотрю им прямо в глаза. Кошмар. Поэтому я ни в какие НЛО не верю. Все эти НЛО во мне. И Бог во мне. И Чёрт. Это мне кажется, что у меня внутри однокомнатная. На самом деле там целый город. Как Вологда. Или Саратов. Надо будет взять отпуск и отправиться в путешествие. Только бы не заблудиться. Кроме шуток. Мама очень злится, когда я гримасничаю. А папа сам такой.

Быть похожей на женщину. Носить чулки, лифчики, платья, делать причёску, иногда подкрашивать губы, отвечать на мужские взгляды зыбкой полуулыбкой. Как странно – это разделение полов. Есть только разум и окружающее недоразумение разделения полов. Есть знание о безмерности прошлого и такой же безмерности будущего. Настоящее катится, как весенний пал по степи. Сзади остаётся одна горелая земля. И ты уже не увидишь, как она покроется ликующей травой. Иногда встречаются независимые, умные, точные. Редко, но встречаются. Внимательно посмотрят до самого дна очей и – дальше. Ты им не нужна со своим знанием. Им нужен вертящийся задок и запах течки. Что ж, правильно. Это низший мир. Часто здесь просто скучно, элементарно, плоско. И только залив в октябре, только сосны в июле, только снег, русский снег и синие зимние сумерки истории, от которых гусиная кожа по спине и отчего-то вскочившие соски.

Люблю бархатный берет. Люблю сесть посередине и молчать, и только улыбаться. Все галдят, обсуждают, кто с кем, кто кого и кто почём, а я знаю, что это они передо мной выставляются. Потому что я их суд. Я их всех вижу как на ладони. И они всё это чувствуют. Не верите? Достаю сигаретку – и тут же тянутся ко мне со своими зажигалками. Поднимаю палец – стихают и смотрят, ждут команду.