— Я и так того… дальше некуда. — Несколько секунд отделяют меня от собственной дымящейся кружки. — Подождите, вы же без сахара, — спохватываюсь, глядя на него.

— Морозова, с тортом, да ещё и с сахаром? Не слишком сладко? — И нет, это не то, о чём я подумала.

Откуда, вообще, у меня около постельные мысли в отношении собственного препода? Причём те мысли, которые больше по панике, чем по желанию оказаться наедине. Хотя, если он разденется, я ведь увижу, что там у него на руке?

Странное дело, но эта мысль отторжения не вызывает, одно любопытство, а память быстренько напоминает, что в футболках с коротким рукавом Глебова в универе не видели ни разу.

— Мне как раз, — пожав плечами, я снова отворачиваюсь, чтобы разложить торт по тарелкам и убрать остатки в холодильник.

— Зачем приглашала, если я так тебя смущаю? — Нет, он точно надо мной издевается.

— Ничего меня не смущает, — раздражённо. — Просто…

— Просто что? — отставляет Глебов свою кружку, напрочь игнорируя поставленный перед ним торт.

— А вдруг вы мне соврали и завалите на экзамене?

Ой, дурна-а-я!

Мама бы так и сказала, но её здесь нет, зато есть по-настоящему офигевший Илья Глебович, который смотрит на меня таким взглядом, что сразу понятно — сдать стало ещё сложнее. Как бы двумя пересдачами обойтись.

И молчание затягивается не потому, что ему нечего сказать, а потому, что цензуры в этих словах, наверное, маловато.

— Морозова, я кому-нибудь из вас, придурочных, хоть раз врал? — Испытующий взгляд предполагает какой-то ответ, но откуда мне знать! До сегодняшнего вечера Глебов у меня воспринимался исключительно как часть универа. — У меня сотни студентов, море потоков и десятки групп, но никто не сможет назвать меня лжецом.

И вот здесь просыпается настоящий стыд.

Который не «Боже, я поцеловала препода на спор!», а «Убейте меня, пока ещё чего-нибудь не ляпнула!» Извиняться? Под таким-то, уверенным в моём идиотизме, взглядом? Как-то не тянет, хотя, наверное, стоит. Уже потому, что ничего сладко-извинительного у меня, кроме торта, не осталось.

— Да, я нервничаю! — Может, нападение и правда лучшая защита? — Утром любимая кружка разбилась, потом заказчика не устроили загруженные на сайт картинки, дальше оказалось, что первой пары нет и знали все, кроме меня-идиотки. Ещё Разумовская не приняла контрольную для зачёта, а потом и этот идиотский спор, после которого всё вообще пошло непонятно куда!

Вот уж точно не туда, не с тем и не для того.

— Да брось, Морозова. — Широко раскрыв глаза, я смотрю на веселье Ильи Глебовича. — Спор-то тебя чем не устроил? Мне понравилось. — Щёки снова краснеют, и вот вопрос, что я за дура двадцатитрёхлетняя, если смущаюсь от всякой ерунды? — Ты выиграла, наверное, даже что-то интересное. На что хоть спорили, Морозова?

— На диплом, — буркнув, делаю глоток и только потом до меня доходит, с кем я откровенничаю.

Не то чтобы преподаватели не знали, как пишутся наши работы, но говорить об этом вслух в студенческой среде не принято.

— Чей? — неподдельно интересуется Глебов.

— Если бы я проиграла, писала бы диплом Пермяковой. — Гулять так гулять, тем более что я всё равно его делать не буду.

— А в случае выигрыша? — Илья Глебович подаётся вперёд.

— Ничего, — буркнув, я планирую отвернуться и занять чем-то руки, но он удерживает за запястье.

Меня пробивает электрическим разрядом до самого плеча, а от жара горячей ладони бросает в пот. И вот это от эмоций или Илья Глебович всегда такой горячий? Подозреваю, всё вместе, потому что прижиматься к его груди на парковке было жарко. Настолько, что это будет аукаться мне до диплома.